Пленарные заседания были посвящены разным темам. В первый вечер темой была война. Генерал Алексей Антонов, заместитель начальника Генштаба СССР, открыл заседание подробным описанием четырехсторонней атаки, начатой Красной армией в начале января. По его словам, штурм увенчался большим успехом: передовые части Красной армии теперь находились в 80 километрах от Берлина. Антонов также отметил, что Красная армия начала наступление раньше запланированного и в ужасных погодных условиях, чтобы ослабить давление на американские части в Арденнах.

После доклада Антонова слово взяли главы государств. Сталин начал беседу, отметив, что сейчас Красная армия по численности вдвое превосходит немцев: 180 советских дивизий против 80 немецких. Затем он спросил Черчилля о ситуации на Западе. Премьер сказал, что ни в Италии, ни во Франции англо-американские силы не имеют большого преимущества.

Тут Маршалл перебил его цифрами. По его словам, на западе у Германии было семьдесят девять дивизий, у англо-американцев – семьдесят восемь, на одну меньше. Черчилль отметил, что западные союзники обладали подавляющим превосходством в танках, самолетах, горючем, запчастях и других материальных средствах. Спустя четыре года войны все еще ощущались последствия решения об ограничении в девяносто дивизий. Сталин спросил Черчилля, чего они с Рузвельтом от него хотят. «Вкратце, – ответил Черчилль, – мы хотели бы, чтобы вы продолжали наступление». Сталин сказал, что считает своим «моральным долгом» выполнить эту просьбу. Если позволит погода, советское наступление продлится до марта. Позже в тот вечер, на званом ужине, Сталин был менее любезен. Он отказался произнести тост за здоровье британского короля и возразил, когда Рузвельт назвал его Дядей Джо. Однако буря быстро улеглась. Красная армия могла иметь больше дивизий, чем ее западные союзники, но она использовала американские автомобили и грузовики и во многом зависела от британского материального обеспечения. Вечер продолжался, алкоголь растекался по венам, и перед гостями снова появился добродушный Дядя Джо, который выпил за «храбрость Черчилля… и его готовность поддержать Россию в мрачные первые дни операции „Барбаросса“». Затем разговор перешел на малые страны и их место в новом мире, который создавала «Большая тройка». Рузвельт согласился со Сталиным в том, что такие страны, как Норвегия и Голландия, не имеют права выносить суждения о политике великих держав.

Черчилль высказал более тонкую мысль. «Орел позволяет птичкам петь, – сказал он, – и не заботится о том, почему они поют».

На следующий день, 5 февраля, Рузвельт, Сталин и Черчилль обсуждали судьбу Германии, пока за окном лил дождь. Были затронуты следующие вопросы: следует ли разделить Германию? И если да, то как? Нужно ли союзникам оглашать свои послевоенные планы в отношении Германии сейчас или подождать до капитуляции? Также обсуждался неудобный вопрос, от кого союзники должны принять капитуляцию Германии. Очевидно, о переговорах с Гитлером, Гиммлером или Геббельсом не могло быть и речи, а найти подходящую замену было непросто. В той или иной форме многие высокопоставленные немецкие офицеры были замешаны в военных преступлениях, особенно служившие на Восточном фронте. Также не был решен вопрос о статусе Франции. Следует ли позволить ей восстановить свою великую мощь или оставить в статусе второстепенной страны?

После нескольких приветственных слов Рузвельта Сталин взял на себя руководство совещанием. По его словам, пора было принять окончательное решение по вопросу разделения Германии. В Тегеране Рузвельт говорил о разделе на пять частей, а Черчилль на Московской конференции предложил разделить страну на две части. Сохраняли ли они эти взгляды? «В принципе, да», – сказал Черчилль, но тут же добавил «но». Восьмидневная конференция – не место для принятия окончательных решений по столь сложному вопросу, как разобщение нации и разделение ее на части. Сначала требуется «очень тщательное изучение исторических, этнографических и экономических фактов, а затем длительное исследование специальной комиссией».

Сталин, который стремился решить вопрос по разделению как можно скорее, стал рассуждать гипотетически. «Предположим, – обратился он к Черчиллю, – группа немцев заявила, что свергла Гитлера „и согласна на безоговорочную капитуляцию“. Что бы вы ответили?» В таком случае, сказал Черчилль, «три великие державы должны немедленно посоветоваться и решить, стоит ли иметь дело с такими людьми. Если было бы решено, что да, то после этого следовало бы сразу выдвинуть условия капитуляции. В противном случае война будет продолжаться».

После того как Черчилль закончил, Сталин представил план, предложенный ранее Рузвельтом: в целом одобрить разделение Германии и поручить трем министрам иностранных дел – Стеттиниусу, Идену и Молотову – разработать действенный план и включить пункт о разделении в условиях капитуляции. Черчилль посчитал это предложение слишком смелым, заявив, что оно может дать обратный эффект: заставить немцев сражаться усерднее. Чтобы унять беспокойство премьер-министра, Сталин и Рузвельт заявили, что условия союзников будут храниться в секрете до капитуляции Германии.

Было почти 17:00, когда «Большая тройка» перешла ко второму вопросу повестки дня. Следует ли предоставить Франции зону оккупации в побежденной Германии? Сталин возражал по двум причинам. Относительно небольшая роль Франции в войне не давала ей права на зону; в противном случае Норвегия, Дания, Голландия и другие страны, которые играли в войне второстепенную роль, тоже потребовали бы зоны. Черчилль имел другую точку зрения и заверил Сталина, что этого не случится и советские интересы не будут затронуты. Великобритания и США согласились уступить часть своих зон французам. Сталин оставался настроенным скептически. Если Франция получит зону, сказал он, контроль трех держав над Германией станет контролем четырех держав и это осложнит послевоенные отношения союзников. Черчилль согласился, но отметил, что американцы планируют покинуть Европу в течение двух лет, а Британия не хочет, чтобы ее оставили в Западной Европе один на один с «немецким волком». Даже будучи раненым, он оставался опасным зверем. По словам Черчилля, Франция с ее мощным флотом могла помочь Великобритании исполнять роль полицейского в ближайшие годы. Когда Сталин спросил Рузвельта о его мнении, президент сказал, что согласен с Черчиллем в вопросе о зоне оккупации для Франции, а со Сталиным – в том, что послевоенный контроль над Германией должен оставаться в руках «Большой тройки».

Последним вопросом повестки дня были репарации. Британия и Соединенные Штаты согласились отказаться от них, но Советский Союз – с разрушенными городами и деревнями и двадцатью миллионами погибших – действительно нуждался в репарациях и был готов изложить свои доводы западным союзникам. Сталин выбрал для этого Ивана Майского, сообразительного экс-посла СССР в Великобритании. Майский начал с того, что Советский Союз хотел получить два вида репараций. Первый – это товары и готовая продукция (станки, подвижной состав и тому подобное). «Германии нужно разрешить сохранить только 20 % нынешней тяжелой промышленности», – сказал Майский. Этого достаточно, чтобы удовлетворить ее реальные экономические потребности. Затем, переходя ко второй форме репараций, Майский сказал, что Россия требует выплаты 10 миллиардов долларов в течение десяти лет.