– Вы вовсе не обязаны оправдываться. Как вы уже однажды дали мне понять, слово капитана – закон. К тому же, я так сильно устала, так измучила себя, что отныне в сущности это не важно, почему и ради чего вы дурили меня…

Стерлинг с нескрываемым раздражением поставил свой бокал на стол, едва не расплескав его содержимое на кружева багровой скатерти. Он чувствовал, как злость с новой силой вскипает в нём, и отчего же? Потому что она – его упрямица жена – пасует перед ним и выводит на откровенности, делая вид, будто всё позабыла. Но когда он смотрит на неё, он понимает – эта девица ничего не забыла и тем более не простила. Она всё ещё желает его оправданий, хотя и притворяется, будто ей всё равно. Лучше бы она напрямую заявила об этом, лучше бы накричала или ударила его по лицу. Когда той роковой ночью Амелия вонзила нож ему в грудь, он был одновременно и разочарован и восхищён ею. Что за вздорные мысли!

Томас поднялся и, нервным жестом пододвинув стул, обернулся к витражному окну. Ночь стояла безлунная и холодная. Холоднее, чем прежде. Спокойствие царило над Атлантикой, и на безоблачном небе можно было разглядеть каждую горящую звезду. В такие ночи океан казался отполированным стеклом, и льды на его поверхности довольно сложно заметить издалека; позже люди скажут, что более умиротворённых ночей не было на их памяти.

Несколько минут капитан глядел в окно, пытаясь отвлечься, пытаясь припомнить нечто такое, что заставило бы его нервозность уйти. Но, обернувшись снова, он увидел Амелию, всё ещё сидевшую на своём месте, и от её внимательного колдовского взгляда некуда было деться. Тогда слова сами собой сорвались с его губ, да и смысла молчать больше не было:

– Ты помнишь Абердиншир? И наше лето? Ну разумеется, ты всё помнишь, хоть и притворялась, будто забыла. Мы не видели друг друга шесть лет. Шесть долгих лет! Вдумайся в это! За это время, и не отрицай, мы оба испытали такие тяготы, что другим и не приснится. Мы словно иные жизни прожили… и изменились.

На его смуглом лице мелькнула всё та же знакомая Амелии улыбка, теперь только омрачённая то ли печалью, то ли разочарованием.

– Почему я не открылся тебе сразу? Именно этот вопрос прочно засел в твоей головке, верно, пташка? Я не доверял тебе, и не собирался даже после помолвки. Твой дядя, да благословит Господь его душу, оказал мне неоценимую услугу, но я не намеревался задерживаться в твоей жизни. Я нуждался лишь в средствах, не более. Но узы брака? Нет, нет! Меня ожидала Америка, а не скучное однообразное существование под извечным присмотром Его Величества.

И когда я понял, что малышка Амелия, превратившаяся в богатую наследницу, графиню Монтро, меня не помнит… Что ж, я решил, так будет легче.

– Легче водить меня за нос? Дурачить и обманывать? – пробормотала девушка, сложив руки на коленях.

– Легче забыть тебя. Сделать вид, будто ничего не было. Тебе ведь удалось это сделать?

– Да, я признаю, что проигнорировала наше прошлое, потому что не видела смысла в собственном существовании. Мои родные покинули меня, у меня никого не осталось. Мне так хотелось обрести покой…

Томас потёр пальцами усталые глаза и вздохнул.

– Да, я знаю это.

– Но позже, когда я оказалась на корабле, почему ты промолчал? Прошло столько времени, а ты всё равно молчал! Ты привязал меня к себе, заставил потянуться к Диомару, словно он стал центром моего мира… и ты играл со мной! Скажите мне, господин Стерлинг, вы знали что так случится, когда всё началось?

Он взглянул на неё бесстрастно, с выражением отчуждения на лице, будто не узнавал или не хотел её узнавать. Однако на мгновение – одно краткое мгновение – Амелии показалось, что он сожалеет. Да, где-то там, в глубине души, под этой прочной бронёй одиночества и уединённости, ему было жаль.

– Нет, я не думал, что так будет, – прозвучал, наконец, его голос. – И уж тем более я не ожидал, что Диомар станет для тебя кем-то больше, чем морским разбойником. Я заигрался, признаю. И, чёрт меня подери, в определённые моменты я наслаждался этой игрой.

Стерлинг вернулся на своё место за столом и с задумчивым видом подпёр кулаком подбородок. То, как он смотрел на неё, как его серые глаза притягивали её с невероятной магнетической силой, было ей едва ли не ненавистно. Что-то больно укололо сердце, стало даже душно, почти жарко. Амелия упрямо сжала кулаки и на выдохе прошептала:

– Как же вы порочны!

– Не более, чем ты, пташка, – его красивый голос прозвучал чересчур глухо. – Ты ещё молода, и человеческую природу постичь не успела. Всё ещё ждёшь моих оправданий? Извинений? Хорошо, я сдаюсь! Мне жаль! Я сожалею от кончиков своих ушей до самых пят! Ты довольна?

– Ах, что вы, капитан! Не стоит так унижаться. Я не имела желания заставлять вас каяться через силу…

– Нет, ты желала именно этого, – сказал он негромко с двусмысленной улыбкой. – Маленькая эгоистка! Что, нет? Не хлопай так глазками, никто не безгрешен, моя дорогая. Да, я обманщик. Я притворялся двумя мужчинами, каждый из которых хотел заполучить тебя, и я увидел результат этого эксперимента, когда всё зашло слишком далеко. До того, как вернуться на острова, я был куда рассудительнее, и голова моя была забита иными заботами. А потом появилась ты со своим отчаянием, с той всепоглощающей болью, которая затягивала тебя на дно бездны. Как бы мне хотелось помочь тебе, спасти! Но я не смог! Ты так успешно пробудила во мне дремлющие желания подчинять и владеть, сделала меня жестоким и циничным. И тогда я понял, что спасать уже нужно меня.

Амелия так резко подскочила на ночи, что едва не уронила стул под собой. Опираясь о край стола и глядя Томасу в глаза, она наклонилась вперёд и гневно произнесла:

– Даже не смейте снова обвинять меня во всех своих бедах!

– Не принимай это на свой счёт, пташка, – ответил он с деланным безразличием, затем осушил бокал. – Все мы иногда неосознанно заставляем людей страдать…

– А кто-то этим просто упивается!

Не шелохнувшись, капитан наблюдал, как она отбрасывает в сторону салфетку, а её потемневшие малахитовые глаза сверкают в сиянии свечей. Он разозлил её своей дерзостью, и это странным образом мгновенно отрезвило разум и разгорячило кровь. Стерлинг не припомнил, когда в последний раз испытывал такое внезапное сильное желание. Возможно, в ту ночь, когда сделал Амелию женщиной.

– Уже уходишь? – спросил он насмешливым тоном. – А ещё даже к жаркому не притронулась…

Амелия была искренне поражена услышанному. Девушка в голос застонала и стиснула зубы так, что едва не свело челюсть. Ей пришлось собрать все силы, чтобы не разразиться проклятьями прямо перед ним, иначе позже она могла горько пожалеть об этом. Она остановилась посреди каюты и дождалась, пока Стерлинг сам приблизится к ней. На смуглом лице снова появилась ироничная улыбка, будто у этого человека вмиг исчезли все заботы. Будто он и вовсе не ранил её, не причинил боль. От подобной беспечности Амелии хотелось то ли устроить истерику, то ли разрыдаться. Тогда-то её терпению и пришёл конец.