И вот этот равнодушный и надменный литератор-любитель, глухой к обожанию мира, загадочно веселый и прославленный автор «Слезы», гордость журнала «Газель», на чьей кричащей обложке его имя крупным шрифтом открывало список авторов (кои тоже не были незначительными людьми, ибо их имена и фамилии по-братски теснились одна к другой и сливались, и их сходство друг с другом проистекало из совместной работы и, напечатанное на бумаге, могло быть разом куплено в одном магазине), сей Пьер, обладающий большим престижем, чья будущая популярность и плодовитость были столь поразительно заявлены теми произведениями, кои он уже написал, что некие спекулянты устремились в Луга обследовать поместье в поисках гидроэнергии, имея в планах построить бумажную фабрику исключительно для нужд великого автора и таким образом получить монополию на его сделки касательно канцелярии, этот титан, о коем с благоговением говорят все юные соискатели литературной славы, этот, не поддающийся годам Пьер, перед коим пожилой джентльмен шестидесяти пяти лет, бывший библиотекарь библиотеки Конгресса, будучи ему представленным владельцами журнала, благочестиво сорвал с себя шляпу и держал в руках, оставшись стоять, хотя Пьер в присутствии всех невозмутимо сидел в шляпе, этот удивительный, презрительный гений – но только пока еще новичок в жизни – вскоре предстанет в совсем другом свете. Он усвоит урок, и очень горький урок, что, хотя мир поклоняется посредственности и банальности, он огнем и мечом истребляет все современные шедевры, что, хотя мир клянется жестоко карать всякое лицемерие, все же далеко не всегда прислушивается к серьезности.

И хотя в сем положении вещей, объединенных постоянно увеличивающимся потоком новых книг, кажется, что мы неизбежно движемся к грядущим временам, где большая часть человечества придет к той степени маразма, когда авторы станут столь же редкими, как алхимики в наши дни, и печатный станок будут считать незначительным изобретением, однако даже теперь, в предвкушении этого, давайте обнимемся, о, мой Аврелиан! И пусть эра авторов пройдет, а времена серьезности останутся!

I

В нижней старой части города на узенькой улице – ее можно назвать переулком, – когда-то застроенной скромными зданиями, но теперь главным образом огромными надменными магазинами иностранных компаний, и неподалеку от того угла, где переулок пересекала очень важная, но укороченная и оживленная улица для купцов и их клерков, их извозчиков и грузчиков, стояло в то время необыкновенное и древнее строение, реликт примитивных времен. Оно было построено из сероватого камня, грубо обтесанного и сложенного в стены изумляющей толщины и прочности; в двух стенах – в боковых – шел ряд арочных и величественных окон. Просторная, прямоугольная башня, лишенная каких-либо украшений, возвышалась перед зданием церкви, была вдвое его выше; три стороны этой башни были испещрены маленькими и узенькими окошками. До сих пор в своем внешнем виде строение, кое стояло уже более ста лет, вполне отвечало тем целям, для коих оно изначально было воздвигнуто. Внутри это было просторное и высокое строение из грубого камня, кое выходило фасадом на ближайшую улицу, а задним фасадом почти примыкало к заднему фасаду церкви, оставляя маленькое, плиточное, квадратное пространство между ними. По сторонам этого квадрата три яруса простых колоннад представляли собой крытые переходы, кои связывали между собой древнюю церковь и более современную пристройку. Разрушенная, поржавевшая и заброшенная старая ограда из железных прутьев в маленьком внутреннем дворе перед внутренним строением, казалось, намекала, что более позднее строение узурпировало незанятое пространство, прежде священное, как и церковная кладбищенская ограда. Подобное предположение было совершенно правильным. Построенная в те времена, когда эта часть города была отдана на застройку частными домами, а не магазинами и офисами, как теперь, старая церковь Святых Апостолов была чтима и благоденствовала, но поток изменений и прогресса хлынул прямо сквозь ее главные и боковые проходы, и перенес прихожан в место куда большего скопления народа, на две или три мили в глубь города. Некоторые упорные и почтенные пожилые купцы и счетоводы, кои задержались ненадолго на этих пыльных церковных скамьях, слушая увещевания честного старого пастора, который, будучи верным своему посту, несмотря на то что паства его разлетелась, все еще произносил свои полумертвые проповеди с полусгнившей кафедры и время от времени стучал кулаком – хотя уже теперь менее энергично – по изъеденному мышами сукну столешницы кафедры. Но и это миновало, и этот старый добрый священник перешел в мир иной; и когда оставшиеся седовласые и лысые купцы и счетоводы вынесли его гроб из главного прохода, чтобы с честью предать земле, это уже был последний раз, когда старое здание стало свидетелем того, как постоянные прихожане покидают эти стены. Почтенные купцы и счетоводы провели собрание, на котором пришли к окончательному решению, что как бы ни была тяжела и неприятна эта необходимость, но все же теперь нет смысла отрицать тот факт, что здание больше не отвечает тем первоначальным нуждам, ради коих оно было воздвигнуто. Его следует отдать под склады, разделить на офисы и отдать под конторы стаям адвокатов. Сказано – сделано, и были даже устроены офисы на верхотуре башни; и сии намерения увенчались таким успехом, что в конце концов пришлось во дворе бывшей церкви возвести дополнительное здание, точно так же предназначенное для сдачи в аренду арендосъемщикам всех мастей. Но это новое здание очень сильно превосходило старую церковь по высоте. Имеющее семь этажей, оно нависало над древним зданием устрашающей громадой титанического камня, приходясь своей черепичной крышей почти вровень с верхушкой церковной башни.

В этом двусмысленном сооружении владельцы зашли слишком далеко – или, точнее, стали строить уж слишком высоко. Ибо люди, как правило, редко по доброй воле доводят свои ссоры до судебных разбирательств, если поблизости нет адвокатов, которые всегда готовы им в этом помочь; поэтому цель адвокатов – всегда нанимать такие офисы, в кои можно легче и быстрее всего попасть с улицы, на первых этажах, если возможно, чтобы клиентом не приходилось делать и лишнего шага, но, во всяком случае, уж точно не на седьмом этаже какого бы то ни было здания, где их клиенты могут пуститься в размышления: а надо ли их вообще нанимать? – пока будут вынуждены взбираться семь долгих лестничных пролетов, преодолевая их один за другим, – пролеты с очень маленькими лестничными площадками, – просто для того, чтобы заплатить предварительный гонорар за услуги. Словом, спустя некоторое время после того, как их сдали в эксплуатацию, верхние этажи менее старинного здания оказались почти целиком без арендосъемщиков; и благодаря грустному эху этих пустующих помещений как раз над головой преуспевающих бизнесменов-арендосъемщиков с нижних этажей им должны были предложить хотя бы нескольких из них… неприятное сравнение, ссылаясь на нижние этажи, заполненные до отказа, и сравнивая их с меланхолической пустотой верхних, – увы! Полные кошельки и пустые головы! Это печальное состояние дел, как бы там ни было, наконец измени лось к лучшему, благодаря постепенному заполнению пустующих комнат наверху толпами разношерстного люда: авантюристов, сидящих на хлебе и воде, и всяких двусмысленно профессиональных темных людишек в очень приличных, но истрепанных черных одеждах, и неисчислимым количеством парней, по виду – иностранцев, в очках с синими стеклами, кои слетелись из разных частей света, как аисты в Голландию, на карнизы и мезонины высоких старых зданий в самых больших городах, имеющих морской порт. Здесь они усаживаются и тараторят между собой, как сороки, или спускаются на поиски маловероятных обедов, и их можно увидеть стоящими навытяжку на обочине у окон ресторанов, подобно тощим вереницам удрученных пеликанов на морском берегу; их пустые карманы дрябло обвисают вниз, как мешочки под клювами пеликанов, когда рыба не дается им в поимку. Но эти нищие черти, не имеющие за душой ни гроша, все еще старались устроить себе богатое возмещение за свою настоящую нищету, решительно веселясь в области своих блаженных идей.