Не подействовало. Выслушав очередной отчет о неудаче, Её сиятельство, – бледная, изведенная затяжным приступом мигрени – велела храмовникам перейти к самым крайним мерам. Не вышло по-хорошему – пусть иначе узнает свое скромное место во дворце, – проскрипела Адепт. Время показалось ей удачным: Риннарх как раз отбыл по делам далеко на юг. Туда, куда ему и ехать-то не полагалось, по мнению Храма… Может, именно поэтому жрецы постарались сделать “урок” вдвойне болезненным: старшему сыну князя едва исполнился год, а девочке не было и месяца, отец видел её лишь однажды, мельком. Уехал налаживать отношения с Ирнасстэа… и вернулся слишком поздно.

Он потерял женщину, которую не только любил, но и глубоко уважал. Не только её – всю семью. Ведь жив ли сын, Тарпен по приезде не знал. Храм полагал, что удар окажется сокрушительным для молодого князя.

Реакция Карна оказалась пугающе скупой и холодной.

Риннарх даже не посетил склеп, куда отнесли обгоревшие тела. Едва узнав о трагедии, он закрыл город, опустил ворота замка и провел до жути методичное и тщательное расследование. Тогда и выяснилось, что малыш жив. И что, увы для Храма, у князя есть живой свидетель произошедшего. И сказать «погибли при невыясненных – пусть и понятных каждому – обстоятельствах» – не получится.

Пятилетний Лемар Тэйлан, сам едва живой от ожогов, лежа в бинтах и повязках, прямо с носилок хладнокровно опознавал и описывал участников заговора по внешности, голосам, одежде и характерным фразам. У мальчика уже тогда была отличная, совершенно взрослая и цепкая, память.

Выслушав единственного свидетеля, Тарпен оценил произошедшее очень точно – как вызов. «В Карне будет только один князь,» – сказал он, и положил две сотни бойцов, чтобы доставить в подвалы участвовавших в деле трех огненных жриц. Там же нашлось место и для храмовников, сопровождавших окаянных в день убийства княгини. Потом в дело вступили палачи. Это был первый и единственный в княжестве случай пыток, примененных к окаянным. Считалось, что такое невозможно. Но Карн оказался изобретателен. Если нельзя резать, можно топить, – пожал плечами он. А потом нашел и иные варианты. Ходили слухи, что в подвал запускали голодных крыс… Слухов вообще в тот год было много. Но совершенно точно и достоверно известно главное: Адепт дрогнула, от растерянности заперлась в покоях. Князя хранила от прямого покушения защита самого Атираса-жи первого Адепта, оградившего повелителя из рода Карн. Это страдающая мигренью пожилая женщина помнила. А еще она отлично знала: её такое же заклятие не спасет от «случайной» смерти. Храм – это дикая стая, охотно и с любопытством наблюдающая, как молодой претендент рвет горло старому ослабевшему вожаку. Она совершила ошибку. Стоит ли сомневаться – скоро появится этот самый молодой и сильный, готовый на все ради самого высокого поста в Карне.

Жрицы выли в подвалах, истратив силы и отчаявшись получить помощь. Храм наблюдал, ближайшие сподвижники Адепта строили планы и создавали альянсы за спиной госпожи. Стража у её покоев стояла без дела, не получая распоряжений… Время оказалось упущено. То, что должно было уничтожить князя, сильно ослабило веру в могущество самого Храма.

Пока заикающиеся от ужаса горожане гасили пожары, недавно созданная гвардия князя планомерно посещала дома и усадьбы выявленных сторонников и соучастников заговора. По слову князя описывали имущество, доставляли в подвалы, сажали под домашний арест, ссылали в северные болота, клеймили и выставляли на торг.

Три дня от гибели княгини до её похорон изменили столицу.

Многие особняки близ дворцового парка стояли пустые, иные вовсе превратились в обгоревшие руины.

Но самые серьезные изменения произошли не в облике города, а в сознании его жителей. Именно тогда подданные, и в первую очередь знать, смогли увидеть и почувствовать, что этого князя можно предать только раз. И что всем придется выбирать сторону в конфликте двух властей княжества.

Теперь было, кажется, еще хуже и непонятнее.

Началось с внезапной ночной казни княжича и жестокой расправы с купцом. Потом были аресты на улицах, Крёйн методично вычищал из города Теней и их помощников. Чуть позже неизвестным образом распространился слух о гибели наследника Артена. Город замер, самые худшие предположения подтверждались наглухо запертыми покоями сестры князя.

Провожаемый беспокойными пересудами, невесть куда умчался Лемар с молодой дикаркой. “И назад, если верить проклятию, ждать его нет смысла, а ведь для князя он ближе отосланного за море сына,” – шептались в городе. Чуть позже кое-кто расслышал, как по пустому предрассветному городу простучали копыта гриддского скакуна Ларха Крёйна, которого уже заочно именовали Первым капитаном. И над дворцом повисла предгрозовая тишина, нарушаемая лишь регулярными сменами караула и цокотом когтей Ринка, любимого черного овчара князя, не отходящего от хозяина.

Лавки стали закрываться к обеду, базар выглядел необычайно тихим и малолюдным. Гвардия лениво отирала углы, присматривая за домами возможных жертв княжны, таких, как высокородная Эмис Вальмит. Закат заливал багрянцем пустые улицы, в сполохах вечерних бликов многим чудилось предвестие скорых пожаров. Ожидание день ото дня становилось все невыносимее.

Густеющие сумерки очередного тихого вечера прорезал стремительный гулкий галоп – гриддские кони, в попонах конюшни гонцов, два всадника, плащи гвардии. От конюшни шаги заторопились вверх по лестницам, к покоям князя, минуя бесчисленные уши и глаза, прижатые к замочным скважинам. Овчар Ринк, не поворачивая головы, дернул хвостом, зато широким зевком улыбнулся вошедшим. Князь стремительно обернулся, сорвался с места и обнял обоих, словно не веря глазам. Еще бы, первый за два века случай несбывшегося проклятия!

Лемар молча передал письмо от Силье, крошечный клок бумаги.

Князь недоуменно раскрыл записку, способную вместить лишь пару слов и замер. Потом успокоено улыбнулся и уже неторопливо, ленивым – явно напоказ – движением присел к огню. Лист соткался из воздуха, видимый ему одному, обширный, плотно исписанный убористым энергичным почерком. Еще до чтения Риннарх узнал главное: близкие живы, а дар Силье перешел в новое качество.

Когда испуганный город погрузился в глухую и опасную ночь неизвестности, Риннарх знал все. С заметной неохотой он сжег бумагу, прошелся по кабинету, задумчиво глянул на капитанов.

– Устали?

– Что мы, кони? – привычно начиная препирательсво, хмыкнул Лемар. – Они бежали, мы сидели. Ты давай, приказывай, раз надумал. Добрый с перепугу, что ли? Или я теперь на особом положении? Вот была бы жизнь!

– Мар, я тоже почти поверил, что нас отпустят баиньки, если мы слезно пожалуемся, – поддержал Ларх.

– Некоторым идти особенно некуда, – довольно втянулся в перепалку Риннарх, – они от неудобной мебели уже избавились, от всей, махом.

– По молодости, по глупости, – вздохнул Лемар. – Ну, стены-то целы, и то ладно.

– И чтобы в последний раз! – очень отчетливо и строго нахмурил брови князь. – Я велел все привести в прежнее состояние. Бедняги мебельщики от усердия еле живы, но успели в срок. Так, мы сейчас навестим мою сестру. Она пока ничего не знает, на заставах отловили с десяток её людей, троих сняли уже возле дворца. Думаю, мы должны помочь ей найти врагов на западе.