Приближался 1491 год, или 7000 по русскому летосчислению, и мрачные предчувствия и ужас перед концом света охватили империю; и когда после наступления Нового года событие, вызывавшее столько страхов, так и не произошло, это дало некоторым сановникам русской церкви повод написать несколько полемических сочинений. Среди них до наших дней сохранились «О трегубной аллилуйи» и «О летах седьмой тысящи» Дмитрия Мануиловича Траханиота в форме посланий архиепископу Новгородскому.

По возвращении барона Герберштейна из посольства ко двору Василия в Москве он получил от императора Максимилиана титул первооткрывателя России, ведь эта страна оставалась почти неизвестной для остальной Европы со славных дней Владимира Великого. Но несколько лет спустя, когда московский царь отправил посла – князя Дмитрия, которого тогдашние авторы описывали как почтенного белобородого старика, в Италию к римскому понтифику Клименту VII, Паоло Джовио (Павел Иовий), епископ Ночерский, расспросил чужестранцев об их северной земле и на основе полученных от них сведений составил описание России[255].

«Но путь от Вильны через Смоленск до Москвы совершается зимою с невероятной быстротою по снегу, смерзшемуся от продолжительного холода, и по скользкому, но затвердевшему от сильного трения льду. Зато летом через эти равнины нельзя проехать иначе, как с большим трудом и тягостями, ибо, как только снег станет от непрерывной солнечной теплоты разрыхляться и таять, то равнины превращаются в болота и грязные пучины, одинаково непролазные ни для людей, ни для лошадей, если по ним не настлать почти с невероятными трудностями деревянных мостов».

«Название этого народа Московитами стало известным только недавно, хотя Лукан упоминает о Мосхах, смежных с Сарматами, а Плиний помещает Мосхов при истоках Фасида, выше Евксина, к Востоку. Страна их имеет весьма обширные пределы, простираясь от жертвенников Александра Великого до самого края земель и до Полуночного Океана почти под самым Севером. Поверхность ее в значительной части представляет равнину и изобилует пастбищами, но летом во многих местах весьма болотиста. Это происходит оттого, что вся эта страна орошается великими и частыми реками, которые переполняются, когда снега от значительной солнечной теплоты начинают сходить, и лед повсюду начинает таять; через это равнины повсюду превращаются в болота, и все дороги покрываются стоячими водами и илистой грязью до тех пор, пока новая зима не скует снова своею благодетельною силою разлившиеся реки и самые болота, так что, покрытые весьма крепким льдом, они представляют собою дорогу даже для переезжающих по ним повозок.

Значительную часть Московии занимает Герцинский лес, но он там и сям заселен, и повсюду в нем расположены строения. Вообще, от продолжительной работы людей он стал уже гораздо реже, и внешность его не являет собою, как полагает большинство, одни только весьма густые рощи и непроходимые урочища. Но рассказывают, что он переполнен лютыми зверями и непрерывной полосой тянется по Московии в Северо-восточном направлении до Скифского Океана, так что беспредельная величина его всегда обманывала ожидания любознательных людей, старавшихся найти его конец».

«С востока соседями Московии являются Скифы, ныне именуемы Татарами, народ кочевой и во все века славный своею воинственностью. В качестве домов Татарам служат повозки, крытые войлоками и кожами; за этот образ жизни древний мир назвал их Амаксовиями [живущими в повозках]. Взамен же городов и замков, у них есть неизмеримой величины лагери, окруженные не рвами или деревянными укреплениями, а беспредельным количеством конных стрелков. Татары разделяются на Орды; на их языке слово это значит собрание единомыслящего народа, наподобие государства. Во главе каждой Орды стоит Император, выдвинутый или своим происхождением, или воинскою доблестью, ибо они часто ведут войны с соседями и весьма тщеславно и свирепо состязаются о власти. Известно, что число Орд почти бесконечно, так как Татары занимают весьма широкие и пустынные местности вплоть до Китая, славнейшего государства на краю восточного Океана».

«За Волгой Казанские Татары свято чтут дружбу с Московитами и заявляют себя их послушниками. Выше Казанских Татар, к Северу живут Шибанские, могущественные множеством стад и людей. За ними живут Ногайские Татары, которые имеют ныне наивысшее значение по своему богатству и воинской славе. Орда их, несмотря на всю свою обширность, не имеет никакого Императора, но, наподобие Венецианской Республики, управляется значительным благоразумием старцев и доблестью храбрецов. За Ногаями, если свернуть немного к югу, в направлении к Гирканскому морю, живут самые знаменитые из Татар, Чагатайские; они населяют города, выстроенные из камня, и имеют царственный город Самарканд, выдающийся по своей величине и славе… Из этой страны к Московитам вывозится очень много шелковых одежд. А южные Татары не доставляют ничего, кроме стад быстрых коней и знаменитых белых материй, не тканых из нитей, а свалянных из шерсти; из них приготовляются Фельтрийские епанчи, служащие хорошей защитой от дождей и всякой непогоды и весьма красивые. У Московитов же Татары берут взамен шерстяные рубашки и серебряную монету, пренебрегая всякими телесными украшениями и излишней обстановкой и утварью и довольствуясь одним только войлоком для крепкой защиты от невзгод сурового климата. Равным образом и врага отражают они, полагаясь на одни только стрелы.

Впрочем, всякий раз как они решают, что им следует сделать набег на Европу, их государи покупают в наше время у Персов железные шлемы, брони и сабли… До Югричей и Вогуличей надо добираться через крутые горы, которые в древности, вероятно, слыли Гиперборейскими. На вершинах их ловят самых превосходных соколов».

Город Москву[256] Герберштейн и другие путешественники, посетившие ее в правление Ивана Великого и его сына, описывают как занимающий огромную площадь, ибо «следствием крайней обширности города является то, что он не заключен в какие-либо определенные границы и не укреплен достаточно ни стенами, ни рвом, ни раскатами», и постепенно сливается с усадьбами и избами беднейших крестьян. Ее пересекают, а среднюю часть и почти окружают три реки – Москва, Яуза и Неглинная, и ее 41,5 тысячи домов раскинулись на 5 верст по берегам Москвы-реки. Город в основном был выстроен из дерева, кроме немногих каменных домов, церквей и монастырей; и большинство улиц, очень широкие и просторные, пересекающие реки по множеству мостов, «при первом появлении сумерек так стерегутся приставленными для того сторожами, что ночью после определенного часа там ни для кого нет проходу». На Яузе стояло несколько мельниц для общего пользования горожанами, а на одном конце ее – ряд мастерских и печей многочисленных кузнецов и других ремесленников; механики и другие мастера имели собственные кварталы по роду занятий, и в каждом таком квартале была своя церковь. Дома, как правило, были большие и высокие, с отдельным садом и просторным двором, а в центре города располагалась крепость, то есть Кремль, окруженный каменной стеной и укрепленный башнями и рвом[257]. В нем располагаются просторные и великолепно выстроенные каменные хоромы царя, Успенский собор, несколько церквей, палаты князей, митрополита и множества вельмож, а также деревянные избы их слуг и холопов, так что своей величиной он напоминает целый город. «В городе есть крепость, выстроенная из кирпича, – говорит Герберштейн[258]. – Вначале эта крепость была окружена только бревнами и до времени великого князя Иоанна, сына Даниилова, была мала и незначительна. Этот князь по совету митрополита Петра первый перенес сюда столицу державы. А Петр, движимый любовью к некоему Алексию, который, будучи погребен там, говорят, прославился чудесами, еще раньше избрал себе резиденцией это место. Когда и он умер и был тут же погребен, то у его могилы стали тоже совершаться чудеса, и самое это место стало столь знаменито вследствие его религиозной святости, что все последующие государи, преемники Иоанна, признали необходимым устроить здесь столицу державы». Москву окружали леса со множеством оленей и другой дичи, которую берегли для охоты царя и его вельмож; и однажды в необычайно холодную зиму медведи и волки стали выходить из лесов из-за голода, бегать по улицам и врываться в дома; а летом 1525 года установилась такая сильная жара, что леса и поля вокруг города загорелись и горели несколько дней, наполнив всю округу клубами дыма и пламени[259].