— Чей грязный трюк?

— Дьявола, — сказала она это просто, как ребенок, — Так мне Макс сказал.

— И вы верите в это?

Она пожала плечами.

— Я не религиозна. Я никогда точно не понимала, что говорит Макс. Но он был прав — это я знаю.

Несмотря на весь ее шутливый задор, отныне я знал, что не стоит недооценивать серьезность Ольги, когда она говорит на эти темы. После одной из первых наших встреч она как бы невзначай рассказала мне кое-что из пережитого ею во время войны. Вскоре после захвата Нидерландов нацистами она уехала из Голливуда в Англию, желая быть поближе к семье. В Лондоне у нее установились связи с голландским Сопротивлением. Именно это и привело ее в Голландию, где ее жизнь подвергалась опасности. После года в подполье Ольгу арестовали, и большую часть оставшегося времени оккупации она провела за колючей проволокой. Ей пришлось немало вынести, и выжила она чисто случайно. Многим ее родственникам повезло куда как меньше — они погибли в лагерях. Когда она говорила об аде и дьяволе, то эти сведения были из первых рук.

В ходе этого эротическо-философского времяпрепровождения я не забывал о «незавершенном фильме», оставленном Максом Каслом на хранение Ольге — картине, «ничуть не похожей на то, с чем был знаком я». Ведь в конечном счете именно эта таинственная картина и была целью моей поездки в Амстердам.

Скоро я понял, что Ольга использует эти пленки или то, что от них осталось, как приманку, с помощью которой заставляет меня приходить к ней снова и снова. Каждый раз когда я спрашивал у нее о ленте, она обещала организовать просмотр на следующий день… или очень скоро. У нее есть приятель, который владеет кинотеатром в городе; мы можем воспользоваться его проектором. Я с нетерпением ждал, когда же она обо всем договорится со своим приятелем.

Ей вовсе не обязательно было проявлять столько изобретательности. Она совершенно меня очаровала, мне и в самом деле было интересно то, чему она хотела меня научить, хотя и и задавал себе недоуменный вопрос: а где я смогу найти применение этой особой разновидности сексуальных изысков. Более того, я даже был готов поверить ее рассказам о бхоге: что она научилась этому от Касла, что бхога была важна для него, что его система верований строилась в том числе и на бхоге. Ведь моя странная связь с Ольгой была в конечном счете своего рода исследованием.

Я отдавал себе отчет в том, что Ольга за прошедшие годы вполне могла приплести к идеям Касла свои собственные, но их можно было отсеять без особого труда. Все жизнерадостное, сибаритское, отдававшее здоровым сексом для удовольствия, явно принадлежало Ольге — она по своей природе была неисправимым оптимистом. И хотя естественным следствием повсеместного применения бхоги стало бы медленное исчезновение рода человеческого с лика земли, она искренне рассматривала эту перспективу как радужную. Человечество на своем пути в небытие предается кутежу. С другой стороны, мрачный фон, на котором Ольга выполняла свою развеселую миссию, определялся, насколько я понимал, влиянием касловской немецкой философии.

У Ольги было еще что мне рассказать, и это оправдывало столь длительное мое пребывание в Амстердаме. Она помнила близнецов Рейнкингов. Да, Зип верно говорил: они всегда были вблизи съемочной площадки, на которой работал Касл, и часто захаживали к нему домой. Эта парочка выводила ее, как и Зипа, из равновесия своей чудаковатостью — они были холодны, погружены в себя, неразговорчивы. В отличие от Зипа она понимала по-немецки, и от нее не ускользали те фразы, которыми обменивались Касл и близнецы. Перебранки, колкости, оскорбления, придирки. Близнецы и к ней ужасно относились, как, впрочем, насколько ей помнится, ко всем подружкам Касла. Однажды она слышала, как они выговаривали Каслу за его интерес к бхоге, используя эту возможность, чтобы и в ее адрес сказать пару недобрых слов. Ольга знала, что Касл их ненавидит; он много раз горько жаловался ей на них. Хуже всего было то, что они вмешивались в съемки фильмов.

— Почему же тогда он включал их в съемочную группу? — спросил я. Ведь Касл вовсе не принадлежал к тем, кто привык сносить неповиновение со стороны подчиненных.

Ольга дала странный ответ. У нее создалось впечатление, что Касл получал от близнецов жалованье: не он им платил, а они — ему. Она точно знала, что он нередко обращался к ним за деньгами. Студии платили ему как постановщику фильмов категории «В», как обычно, одни слезы. По мнению Ольги, он брал в долг у Рейнкингов, чтобы покрывать свои расходы — довольно высокие. Касл любил жить комфортно. Был и еще один камень преткновения между ним и близнецами, которые, по словам Касла, были готовы жить в гробу, как мумии, и от него ждали того же. Он нередко с горечью говорил об умеренности, которой требовали от него Рейнкинги. «У меня все это осталось позади», — настаивал он.

А еще он приходил к близнецам за деньгами для своих независимых постановок. Близнецы выколачивали из него эти долги всеми правдами и неправдами, а иногда использовали финансовые рычаги, чтобы его шантажировать. Но откуда, поинтересовался я, брали деньги Рейнкинги. Ольга понятия не имела. Она знала их только как монтажеров, работающих на самых дешевых картинах. На этом много денег не заработаешь. Ей иногда казалось даже, что они вообще работают за красивые глаза, чтобы помочь Каслу достичь нужных ему эффектов, — он не смог бы добиться их с помощью скудных средств, выделенных на постановку. Насколько ей известно, их имена никогда не появлялись в титрах касловских фильмов — это я тоже давно выяснил.

Еще Ольга знала кое-что про Sturmwaisen — Сироток бури. Касл и Рейнкинги вышли из одного разрушенного во время войны сиротского приюта недалеко от Дессау. Там-то они и научились искусству кино. Я упомянул приют в Цюрихе — следующем пункте моего путешествия перед возвращением в Калифорнию. Она хорошо знала этот город. А сколько всего было таких приютов?

— У Sturmwaisen приюты по всему свету — в Штатах, даже в Китае. А в Цюрихе у них штаб-квартира. Еще есть школа здесь, в Голландии. Я каждый год даю им деньги на Рождество. Я думаю, они хорошие люди. Очень здравомыслящие и очень мрачные. Но хорошие, — Потом она добавила кое-что, о чем Зип ни разу не говорил, хотя и должен был знать об этом, — У них есть школа около Лос-Анджелеса. Близнецы там и жили. Они всегда наседали на Макса, чтобы и он там жил, но он хотел жить в своем большом доме в городе. Им это не нравилось, но Макс их не слушал.

— А вы не помните, где находилась эта школа?

Она на минуту задумалась.

— На севере, в горах, кажется. Я там никогда не бывать.

— А как она называлась?

Она попыталась вспомнить, но безрезультатно.

— Как-то Сен-… кажется. Или какой-то Свято-.

— А что это за организация — Sturmwaisen?

— Это что-то религиозное.

— Вроде церкви?

— Да. С монашенками и священниками.