Когда я разделся, Ольга усадила меня на колени напротив себя — ягодицы на пятках, руки сцеплены сзади. Сама она уселась передо мной в довольно странной позе: одна нога под ней, другая вытянута, пальцы вытянуты.

— А теперь, — сказала она, — я буду тебя учить так, как учил меня Макс. Только теперь от женщины к мужчине. Все то же самое, но наоборот. Хорошо? — Я кивнул, не очень хорошо понимая, что она имеет в виду. — А теперь начинай дышать очень легко, очень медленно. И смотри сюда, — Она достала маленькую серебряную цепочку из лакированной шкатулки на столе и надела ее себе на голову — та обосновалась чуть выше бровей. На цепочке был закреплен маленький красный драгоценный камень, он опускался ей на переносицу, переливаясь там странными цветами благодаря фонарю в потолке. Она хотела, чтобы именно на нем я и сконцентрировал свое внимание.

То, что не произошло в течение следующих нескольких часов, было куда примечательнее того, что произошло. В то время я бы сказал, что не произошло вообще ничего — по крайней мере, между нами двумя. Не было ни поцелуя, ни объятия. Не было ни одного прикосновения — я говорю о настоящих прикосновениях. Ольга придвинулась ко мне так близко, что я мог ощущать тепло ее тела, и довольно долго ничего больше не было. Я ощущал ее тепло все сильнее и сильнее — наконец оно стало походить на лучи солнца, что отражаются от каменной стены. Откуда доносилось это тепло? Окружающий меня запах перестал быть благовонным. От Ольги исходил какой-то явно мускусный дух, и я бы не решился назвать его привлекательным. Прошло несколько минут, прежде чем он утратил остроту и перестал вызывать неприятные ощущения. Как ни странно, но я бы назвал его слишком сексуальным и несовместимым с состоянием умиротворенности; я испытал облегчение, привыкнув к нему.

Закрыв глаза, Ольга принялась приставлять кончики пальцев — оставляя их на волосок от моей кожи — к разным, хотя и выбираемым со знанием дела, частям моего тела: ко лбу между глаз, к горлу, к левому плечу, к правому плечу, к правому соску, к левому соску, к солнечному сплетению; ее пальцы ни разу не притронулись ко мне, но я ощущал прикосновения — они щекотали меня, как маленькие иголочки, излучающие концентрированное тепло. Я тем временем, как мне и было велено, не сводил взгляда с драгоценного камня, сверкавшего у нее на лбу. Это — в сочетании с обволакивающим теплом Ольгиного присутствия и глубокой тишиной, царившей в комнате, — вскоре погрузило меня в какое-то гипнотическое спокойствие. Мое расслабление достигло такой степени, что я решил: методы Ольги явно не идут на пользу. Отсутствие прикосновений начало становиться все более утомительным. Я снисходительно говорил себе: если верить ее рассказам, то это единственное, на что был способен Макс в те давние времена. У этого Касла были свои тараканы. Явно истаскавшийся Дон Жуан с гаремом актрис-любовниц, который свою импотенцию прикрывает всякими колдовскими заморочками. Мысли у меня смешались. Я представлял себе Ольгу — молодую, красивую, страстную, вынужденную сорок лет назад мириться с этим обескураживающим отношением со стороны Касла. Может, это был какой-то грязный трюк. Теперь я уже знал, что Касл был не чужд таких проделок. Но он ее убедил в том, что на самом деле происходит нечто замечательное. Он изменил ее жизнь. Касл — всегда обманщик.

Я спрашивал себя: правильно ли, что мысли мои мечутся вот так? Как их унять при том, что меня одолевает скука? Представьте мое удивление, когда именно в этот момент блуждающий, ищущий палец Ольги замер, на сей раз и в самом деле прикоснувшись — к головке моего пениса, точно к зияющему отверстию. Я говорю «к головке», потому что, каким невероятным это ни покажется, я был мощно, до крайности возбужден — эрекция состоялась первоклассная. Но как это произошло, а я даже ничего не заметил? И почему? Ольга никак не стимулировала меня. Напротив — меня чуть не сморил сон. А теперь вдруг словно я пробудился после короткого сна, мои соки пришли в движение. А может быть, я просто в эти мгновения осознавал — верхом, головой, — что все это время происходило в моем теле. Я посмотрел вниз, чтобы убедиться, не обманывают ли меня чувства. Все верно — я стоял в стойке «смирно», как послушный солдат, готовый к маршу. И тут Ольга принялась легонько и медленно водить своим пальцем, а скорее ногтем по всей длине моего пребывающего в неотложной готовности орудия. Ощущение было таким сильным, что мне в голову хлынула кровь, а с нею наступило какое-то пьянящее состояние внутренней напряженности, готовое разлиться торжеством освобождения. Готовое, готовое — всегда только готовое.

— Осторожнее, — предупредила меня Ольга низким шепотом, — мы ведь не хотим ничего потерять, правда?

Она снова показала на драгоценный камень, заставляя меня сосредоточиться на нем. Ей каким-то образом удалось оттянуть наступление этого полуоргазма, как мне показалось, на несколько минут. Я дышал самыми верхушками легких — мне приходилось открывать рот, чтобы глотать воздух. Скоро я задыхался от желания, от жажды поскорее забраться на вершину, до которой было рукой подать, но никак не дотянуться. И хотя ощущение было мучительным, я не мог не восхищаться его пикантностью. Это было умение распалять, возведенное в ранг искусства. Сколько может Ольга держать меня на краю? Ответ на этот вопрос содержался в сексуальном состоянии; я и не подозревал о существовании такового, пока не впал в транс, в котором мне стало все равно. В само это мгновение я не мог сказать, сколько оно может продлиться — минуты или часы; я утратил всякое представление о времени.

Но по прошествии какого-то бесконечного отрезка времени я вдруг понял, что мое возбуждение — такое невыносимое, такое мучительно насущное — вдруг прошло и ко мне вернулось спокойное тепло. Я пребывал в ошеломленном состоянии, чувства мои смешались, и потому я даже не заметил, как Ольга оказалась у меня за спиной — встала там на колени, обхватив меня руками за талию и поддерживая мое истомленное тело. Что же случилось? Я взглянул вниз и увидел свой обмякший орган, мирно успокоившийся в ее ладошке. Никакого следа оргазма — я не помнил, как достиг высшей точки. Но я отчетливо помнил венчавшее все это ощущение полноты, от которого я сейчас уходил все дальше и дальше, как уставший бегун, покидающий дорожку и радующийся возможности отдохнуть. Где-то в глубинах моего естества гнездилось неприятное ощущение застоя, но вторая рука Ольги, орудуя у меня в паху, снимала это напряжение.

Потом, когда мы приняли душ и оделись, Ольга сообщила, что целиком и полностью удовлетворена нашим времяпрепровождением, хотя и не уточнила — моими действиями или своими.

— Ты умеешь быстро учиться, Джон. Иногда начинающим трудно себя контролировать — возбуждение слишком велико. Но мы ничего не потратили даром.

Не потратили даром. Странные слова. Многие ли женщины думали о сексе так, как она?

— У таких умных мальчиков, — продолжила она, — иногда здесь вот слишком много. — Она постучала себя по лбу. — Голову нужно выключить, и тогда тело будет знать, что делать. Оно само знает, как получить удовольствие.

Интересно, спрашивал я себя, сколько умных мальчиков (или вообще мальчиков, умных или нет) включает Ольга в свое обобщение. Позднее я узнал, что довольно много. Комната Ольги наверху не простаивала без дела. Именно этому и посвятила себя Ольга. Такие вот уроки стали для нее чем-то вроде дела жизни — она хотела просветить всех и вся. Делала она это от душевной щедрости — раздаривала себя миру. Среди ее учеников были женщины и мужчины, старые и молодые. Беда, правда, была в том, что когда она принималась живописать свое призвание, в ее голосе слышались нотки разочарования, как у знахаря, рекламирующего необычное средство. Она утверждала, что речь идет только о здоровье и хорошем физическом тонусе, о некой эротической витаминной таблетке. Я никак не мог связать такие идеи с Максом Каслом.