Еврейского госу­дарств. Второй, вместе с большинством комиссии, предло­жил раздел Палестины на два независимых государства, еврейское и арабское, объединенных экономической унией. Сионисты категорически отвергли первый план и условно одобрили второй. Арабы отвергли оба. Соединенные Штаты были склонны поддерживать раздел, но опасались, что араб­ские государства могут тогда всецело перейти на сторону Москвы. Ключ ко всему положению вещей был в руках Со­ветской делегации.

В своей книге «State in the Making», Давид Горовиц, принимавший, вместе с М. Шареттом и Э. Эпштейном (Златом), активное участие в закулисных переговорах то­го времени, рассказывает, что отношение советской делега­ции оказалось неожиданно дружелюбным. Два советских представителя, с которыми они были в постоянном кон­такте, Семен Царапкин и проф. Борис Штейн, советский ученый и «старый большевик», давно оторванный от всего еврейского, проявляли несомненную симпатию к сионист­ским проблемам и интересам. Во время одной из встреч в советском консульстве в Нью-Йорке, Царапкин принес бу­тылку вина и предложил тост — «За будущее еврейское го­сударство!». «Это было подлинное чудо», сказал Шаретт, докладывая в тот же вечер об этом эпизоде на заседании Экзекутивы Еврейского Агентства. Горовиц специально под­черкивает, что советские представители нисколько не воз­ражали против сионистских тесных контактов с американ­ской делегацией, о которых они были полностью осведом­лены. Более того, когда возникали какие-либо трудности, они часто советовали сионистам обсудить вопрос с пред­ставителями Соединенных Штатов. В решающем голосова­нии 29 ноября 1947 г. весь советский блок подал голос за раздел (Югославия воздержалась) и в последующие крити­ческие месяцы твердо отстаивал занятую позицию. Когда в марте 1948 г. Американская делегация переменила фронт и предложила «отложить» раздел и заменить его «временным trusteeship», А. Громыко резко атаковал это предложение и настаивал на осуществлении первоначального решения ООН Через два дня после провозглашения еврейского государ­ства, Москва признала его de jure (признание Вашингтоном произошло на 48 часов раньше). Когда армии соседних арабских стран атаковали Израиль, Громыко призывал Объ­единенные Нации признать этот шаг актом агрессии, Чехо­словакия с одобрения Москвы стала главным поставщиком оружия, в котором импровизированная армия Израиля ост­ро нуждалась. С молчаливого одобрения Кремля страны Со­ветского блока допускали или даже поощряли массовую ев­рейскую эмиграцию: между 15 мая 1948 г. и 15 мая 1952 г. 296 813 еврейских иммигрантов из Польши, Румынии, Венг­рии, Чехословакии и Болгарии высадились в Израиле.

Советская линия в ООН несомненно вытекала в первую очередь из желания вытеснить Англию из Палестины, ослабить Британские позиции на Среднем и Ближнем Востоке и создать возможность советского про­никновения в этот стратегически важный район. В расчет входила также перспектива воспользоваться для этой цели русскими евреями в Палестине, как возможными носителями советского влияния.

10

В этих надеждах Москва, однако, просчиталась. Эли­минирование английского влияния не повлекло за собой усиления советских позиций. Вместо этого на Среднем Во­стоке стали все растущим фактором Соединенные Штаты. Израиль не высказывал склонности превращаться в совет­ский сателлит. Да и Москва с самого начала не допускала эмиграции «своих» евреев в Израиль. С 15 мая 1948 г. до конца 1951 г. только четыре старухи и один инвалид получи­ли разрешение на отъезд из Сов. Союза в Израиль. Сионизм — как идеология и движение — остался в Сов. России неле­гальным. Те, кто рассчитывали, что занятая советским правительством на международной арене про-израильская по­зиция благоприятно отзовется на отношении к сионистским настроениям внутри страны, разочаровались очень скоро и весьма жестоко.

В сентябре 1948 г., Голда Меерсон (Меир), первый по­сол Израиля в Сов. Союзе, вместе со штатом своего посоль­ства, в день еврейского Нового Года посетила Московскую главную синагогу. Корреспондент Нью-Йоркской «Herald Tribune», Иосиф Ньюман, описывает оказанный ей прием, как «небывалый» в течение тридцати лет советской дикта­туры: «Огромная толпа евреев заполнила всю улицу перед синагогой. Мужчины и женщины плакали от волнения, восклицая — «Мы ждали этого дня всю свою жизнь! За Израиль! Будущий год в Иерусалиме!» Синагога была укра­шена знаменами; на самом большом из них было крупными еврейскими буквами написано: «Израиль Рожден», на дру­гом — «Эрец Израиль Возродился» ... После богослужения, сотни евреев пешком проводили делегацию до отеля Мет­рополь, где она была временно расквартирована. Демон­страция того же типа повторилась неделю спустя в Иом-Кипур — Судный День. Вскоре советские евреи стали при­ходить в Израильское посольство с просьбами о визах на въезд в Израиль и о содействии в получении разрешения властей на выезд».

Эта яркая манифестация накопившихся в советском еврействе про-сионистских чувств вызвала острую реакцию со стороны властей. Аресты и высылки возобновились. Из­раиль стал для советского режима фактором не столько международного, сколько внутреннеполитического харак­тера, как моральная притягательная сила для советского еврейства. Однако, в период 1948-1953 гг. советское пра­вительство в общем еще воздерживалось от активного вме­шательства в дела Среднего Востока. Так, в течение двад­цати месяцев оно совсем не реагировало на тройственную Англо-Французско-Американскую декларацию от 25 мая 1950 г., гарантировавшую существующие границы и «баланс вооружения» для стран Среднего Востока. Это выступление западных демократий было впервые упомянуто, — да и то лишь, между прочим, — в советской ноте от 28 января 1952 года. Отношение к самому Израилю в это пятилетие могло бы быть определено, как «недружелюбное равноду­шие», причем элемент недружелюбное определялся, как уже отмечено, преимущественно соображениями внутренне­политического порядка. Еврейское население Советского Союза, с его глубокой привязанностью к Израилю и сильными симпатиями к Западу, рассматривалось, как явно «не­благонадежный элемент», а Израиль — как основной источ­ник этой неблагонадежности. Антиеврейские и анти-изра­ильские тенденции Сталинского режима были органически переплетены. Пресловутый «докторский заговор», инсцени­рованный ГПУ в январе 1953 года, повлек за собой огульную антиеврейскую и антисионистскую травлю. «Известия» от 13 января 1953 г. писали о «грязной физиономии сионист­ского шпионажа». Это, в свою очередь, вызвало острое не­годование в Израиле. 9-го февраля неизвестные подложили бомбу в советское посольство в Тель-Авиве. Обвиняя изра­ильскую полицию в соучастии, Москва три дня спустя прер­вала дипломатические отношения.

5-го марта умер Сталин, а 4-го апреля Московское ра­дио сообщило, что «докторский заговор» был провокацией и что виновные в ней будут преданы суду. Атмосфера зна­чительно разрядилась. В течение кратковременного, сравни­тельно мягкого режима Георгия Маленкова, дипломатиче­ские отношения с Израилем были возобновлены (20 июля 1953 года). Русским евреям стало несколько легче получать визы на выезд к своим детям в Израиль. 1б-го июля достиг­нуто было соглашение о превращении советской миссии в Тель-Авиве и Израильской в Москве, в посольства.

Но уже в половине 1954 года произошли перемены. Власть перешла к Н. С. Хрущеву. В 1955 году началась «ак­тивистская» линия в советской внешней политике. 17-го ап­реля 1955 г.