В большинстве случаев репрессии ограничивались обысками, арестами и конфиска­цией документов; длительное тюремное заключение и ссыл­ка были сравнительно редки; а в Симферополе местные власти закрыли глаза на созыв 20 октября 1920 г. сиони­стской конференции, посвященной возможностям эмигра­ции Крымских евреев в Палестину. Антисионистские ме­роприятия в тот период, по-видимому, еще не были направ­лены на полное «искоренение» сионизма, но лишь создавали препятствия к его нормальному существованию и росту.

Половинчатость политики Кремля нашла свое выраже­ние в переговорах между советским министром иностран­ных дел Г. В. Чичериным и членом Экзекутивы Всемирной Сионистской Организации, д-ром М. Д. Идером, который был делегирован из Лондона в Петроград, чтобы попытать­ся добиться легализации сионистского движения. В мемо­рандуме, представленном 5 февраля 1921 года, Идер хода­тайствовал о разрешении устройства сионистских собраний, не превышающих 200-300 участников; опубликования (предварительно цензурированной) информационной бро­шюры «только для одних сионистов», свободного изучения иврита; годичной эмиграции в Палестину, не превышаю­щей 5.000 душ и участия русских сионистов в предстоя­щем ХП-м сионистском конгрессе. Ответ последовал пять дней спустя. Чичерин счел нужным воздержаться от кате­горического и огульного отказа. Он также не объявил сио­низм, как таковой, неприемлемым для советского режима. Признавая, что в отдельных случаях имели место репрес­сии против «некоторых буржуазных элементов среди сио­нистов», он настаивал, что они были результатом проти­возаконных действий со стороны этих элементов и не были направлены против сионистской идеи, как таковой. Лучшее к тому доказательство Чичерин видел в том, что про-пале­стинской пропаганде социал-демократических Поалей-Цион и коммунистических Поалей-Цион была предоставлена пол­ная свобода; им было даже разрешено послать делегацию на Сионистский Конгресс, но они сами от этого отказались. Изучение иврит, утверждал Чичерин, не запрещено, а что касается эмиграции, то «нам самим нужна рабочая сила».

Этот уклончивый и едва ли искренний ответ свидетель­ствовал, однако, о том, что на нееврейских верхах режима еще не было готовности окончательно заклеймить сионизм, как реакционную силу, и слепо следовать в этом вопросе за Евсекцией. Характерен для этой разницы в подходе был переполох по поводу соглашения, заключенного 4 сентября 1921 г. в Карлсбаде между В. Е. Жаботинским и М. А. Сла­винским, представителем правительства Петлюры, которое тогда подготовляло поход на Советскую Украину. Стремясь предотвратить повторение погромов, соглашение предус­матривало создание еврейской жандармерии, которая, не принимая участия в военных операциях, охраняла бы еврей­ское население в местностях, оккупированных Петлюровски­ми частями. Поход на Украину не состоялся и соглашение осталось мертвой буквой. Но самый факт его заключения вызвал оживленную дискуссию в мировой еврейской прессе. В Советской России Евсекция сделала энергичную попытку использовать его для своих целей. В ее центральном органе «Эмес» появилась статья с оригинальными заголовками: «Сионисты вонзают нож в спину Революции! Жаботинский объединился с Петлюрой в борьбе против Красной Армии!» Несколько дней спустя, «Жизнь Национальностей», орган Комиссариата по делам Национальностей, требо­вал, чтобы правительство «ликвидировало сионистическую контрреволюционную гидру», и в первую очередь, распусти­ло спортивную организацию «Маккаби», упомянутую в сог­лашении, как возможный источник для рекрутирования ев­рейской противопогромной жандармерии. Дело перешло к отделу спорта и военной подготовки при комиссариате воен­ных дел, в чьем ведении находился «Маккаби». Была образо­вана специальная «тройка» во главе с политруком отдела, неевреем Вальниковым. Председатель «Маккаби», инженер И. М. Рабинович, первым делом объяснил, что российский «Маккаби» ни в какой мере не ответственен за действия Жаботинского. При этом он имел мужество, в дополнение к этому формальному отводу, прибавить, что единственной целью соглашения с Славинским было спасение еврейских жизней и что на месте Жаботинского он поступил бы точ­но так же. «Тройка» пришла к заключению, что «Мак­каби» ни в чем не повинен, что при заключении соглашения с Славинским не было с еврейской стороны «контррево­люционных намерений», так-как оно было мотивировано исключительно «боязнью погромов». Травля евсекции на этот раз не удалась.

6

В первые месяцы Новой Экономической Политики (НЭП), введенной в 1921 году, общее ослабление админи­стративного нажима дало некоторую передышку и сионист­ским группам. Неохотно следуя правительственной «гене­ральной линии», и Евсекция несколько обуздала свой антисионистский натиск. Но это затишье оказалось кратковре­менным. Уже в половине 1922 года репрессии возобновились. Их главным объектом была Сионистская Трудовая Партия Цеирей-Цион, которая с 1920 г. ушла в подполье. Все деле­гаты Третьей Всеукраинской конференции этого движения молодежи, нелегально собравшейся в Киеве, были аресто­ваны 4-го мая 1922 г. Из 51 арестованных 37 предстали перед судом в публичном «показательном процессе». Им инкриминировалось стремление «под маской демократии де­морализовать еврейскую молодежь и бросить ее в объя­тия контрреволюционной буржуазии в интересах англо­-французского капитализма». Вынесенные приговоры были суровее всех предшествующих: 12 участников съезда были присуждены к двум годам принудительных работ, 15 — к одному году, 10 были оправданы; двухлетнее тюремное заключение было, после 13 месяцев отсидки, заменено вы­сылкой за пределы СССР. В сентябре 1922 г. свыше тысячи сионистов были арестованы в Одессе, Киеве, Бердичеве и других городах Украины.

Активно преследуя сионистов на внутреннем фронте, Кремль год спустя сделал, однако, благожелательный жест в отношении Гистрадрут, сионистской рабочей федерации в Палестине, пригласив ее участвовать в международной зем­ледельческой выставке в Москве. Палестинский павильон привлек десятки тысяч восторженных посетителей со всех концов Советского Союза; из 4-х крупных центров приехали специальные экскурсии молодежи. Ободренная этой импо­зантной манифестацией, Цеирей Цион, во время сессии Со­вета Национальностей, распространяла среди делегатов ме­морандум, протестовавший против разрушения еврейских национально-культурных институций и против преследова­ния сионизма. Меморандум заканчивался фразой: «Несмот­ря на террор, Сионистская Трудовая Партия живет и про­должает свою революционную борьбу».

Но террор продолжался. В одну только ночь на 2-ое сентября 1924 года в 150 пунктах были арестованы около 3.000 сионистов. Аресты продолжались в течение всего ок­тября. На сей раз власти воздержались от инсценирования публичных «показательных процессов»: опыт показал, что допущенная публика явно симпатизировала обвиняемым. Допросы и приговоры происходили при закрытых дверях. По большинству дел норма наказания была от 3-х до 10 лет принудительных работ в изоляционных лагерях, — сна­чала в Центральной России, а позднее в Сибири, на Урале, на Соловецких островах, в Киргизии, Центральной Азии.

Эта волна террора нанесла тягчайший удар подполь­ному сионистскому движению, но все же не сломила его боевого духа. В октябре 1924 г. была организована в Одес­се уличная сионистская демонстрация. При выходе из си­нагоги после богослужения Симхат Тора, прихожане натолк­нулись на стройные ряды молодежи, марширующие под звуки Hatikva. Манифестанты были разогнаны конной ми­лицией, которая произвела 32 ареста.

Летом 1925 г. была сделана еще одна попытка найти modus vivendi между сионистским движением и советским режимом. 25 мая два видных московских сиониста, И. Ра­бинович и проф. Д. Шор, представили временному