организации и моральная невозможность примириться с созданным этой подпиской положением. В Одессе 18-летнему юноше С. Дроновскому обещали, что его отречение от сионизма не будет опублико­вано: когда оно появилось в прессе, он покончил самоубий­ством. В Ташкенте повесился 22-летний А. Шпилька. В Альма-Ата покончил самоубийством Цви Лисогор-Персиц.

Евсекция была раскассирована в 1930 г. Но к тому времени последовательная антисионистская линия стала официальной политикой режима, и преследования продол­жались. Сосланные сионисты не были возвращены из ссыл­ки, и многие из тех, кто уже отбыли свои сроки наказания, были просто «забыты» в заброшенных углах Сибири или Центральной Азии.

Последняя цитадель организованного подпольного си­онизма — Центральный Исполнительный Комитет Цеирей-Цион и Союза Сионистской Молодежи — была разгромлена в сентябре 1934 г. в Москве; его члены были приговорены к долгосрочной ссылке. Единственный уцелевший член Ко­митета, Бенцион Гинзбург (Борис), пытался еще в течение 2,5 лет поддерживать связь между разрозненными сиони­стскими группами. Он был арестован в феврале 1937 г., в самый разгар «ежовщины», и умер в заключении.

9

После 1939 года, к массе заключенных русских сиони­стов присоединились многие тысячи польских сионистов всех направлений, которые в надежде спастись от немец­кого нашествия, бежали в районы, оккупированные совет­скими войсками и были там арестованы за свое сионистское прошлое. Позже, та же судьба постигла тысячи сионистов Литвы, Латвии, Эстонии, Бессарабии и Сев. Буковины, после аннексии этих стран Советским Союзом. Им вменялась в вину «принадлежность к контрреволюционной сионист­ской организации» и активное сотрудничество с Британским шпионажем. Один из таких арестованных, Ю. Марголин, рассказывает, что еще в 1941 г. он встречал в лагерях край­него севера ссыльных русских сионистских деятелей; неко­торые из них провели там по 16-17 лет, — «целое поколение сионистов погибло в советских тюрьмах и ссылках».

Репрессии продолжались и в годы Второй Мировой войны. Из Тегерана, который стал главным транзитным центром для беженцев из Советского Союза, сообщали Ев­рейскому Агентству 2 февраля 1943 г.: «Немыслимо себе даже представить какую бы то ни было возможность (сио­нистской) организации. Провокация процветает и каждый дрожит за свою шкуру». В июле 1944 г., молодой сионист, который добрался до Тегерана по пути в Палестину, писал своим товарищам: «Бессмысленно было бы питать какие бы то ни было иллюзии насчет изменения отношения (совет­ской власти) к сионизму. Преследования очень суровы, ху­же чем когда бы то ни было». В Самарканде (Узбекистан) состоялся 20 мая 1944 года публичный «показательный про­цесс» против Моисея Лауфгас, обвиненного в поддержива­нии связи с другими сионистами. Уже после войны, 22-23 августа 1945 г. судили за закрытыми дверями без допуще­ния защиты пять сионистов в Акмолинске (Казахстан): они были приговорены к 8-10 годам лагеря.

Неуклонно продолжая свой антисионистский курс внут­ри страны, Советская власть, заинтересованная в симпати­ях еврейского общественного мнения в Западных демокра­тиях, время от времени делала примирительные жесты в отношении сионизма и сионистской работы в Палестине. В 1943 г., И. М. Майский, тогда товарищ народного комис­сара иностранных дел, включил Палестину в программу сво­ей поездки в ближневосточные страны, посетил еврейские колонии и фабрики, и послал в Кремль восторженный отчет о своем посещении. В мае того же года, артист С. Михо­элс, председатель московского Еврейского Антифашистско­го Комитета, заявил, во время своего пребывания в Лондоне, что «сионизм — великая идея», хотя она и не применима к евреям в Советском Союзе, имеющим «глубокие корни в нашей стране». Несколько времени спустя, советские власти согласились принять в подарок от Гистрадрут медикаменты, амбулансы и хирургические инструменты для советских ар­мий. В январе 1944 г. было дано позволение на открытие в Москве выставки продуктов еврейских земледельческих ко­лоний в Палестине. В апреле следующего года коммунисти­ческая партия Палестины, — которая во время кровавых событий 1929 года, следуя директивам Кремля, ратовала за «национально-революционный характер» деятельности арабских погромщиков, — получив новые директивы, зая­вила о своей готовности сотрудничать с Гистрадрутом в борьбе против Британской Белой Книги 1939 года. Когда д-р Эмиль Зоммерштейн, один из руководителей польского сионизма, был принят Сталиным, и спросил, была бы Со­ветская Россия заинтересована в интернациональном раз­решении палестинской проблемы, Сталин ответил: «Несом­ненно и в серьез» и уполномочил Зоммерштейна опублико­вать этот ответ.

Активная борьба всемирного сионистского движения — ив первую голову его палестинского авангарда — про­тив английской политики в Палестине, по-видимому, не­сколько смягчила традиционное коммунистическое пред­ставление о сионизме, как об «орудии Британского импе­риализма». Все же, когда в 1946 г. Бартлей Кром, член Анг­ло-Американской Комиссии по Палестине, спросил в Лон­доне Наркоминдела Украины, Дмитрия Мануильского, ве­рят ли все еще в Москве этому навету, Мануильский отве­тил с усмешкой: «Сионисты не являются активными оруди­ями Британского империализма, но д-р Вейцман и его груп­па настолько глубоко убеждена в честности Англии, что Россия иногда чувствует, что они — бессознательные ору­дия Британского империализма». Отношение к самой Анг­ло-Американской Комиссии было резко отрицательное, — частью потому, что Советский Союз не был допущен к уча­стию в ней. «Известия» от 30 мая 1946 г. писали о ней, как о «частном предприятии английского и американского пра­вительства».

Когда в апреле 1947 года вопрос о Палестине был в полном объеме поставлен перед Объединенными Нациями, А. Громыко вместе с делегатами Польши и Чехословакии активно поддерживал предложение выслушать представи­телей Еврейского Агентства, против которого боролись де­легаты арабских государств. В своих выступлениях Гро­мыко, подчеркивая, что «еврейское население Советского Союза... не имеет большого интереса к эмиграции в Па­лестину», признал, что «аспирации значительной части ев­рейского народа связаны с вопросом о Палестине и с буду­щей структурой этой страны». В явном противоречии с прежней советской точкой зрения, настаивавшей на репатри­ации беженцев в страны их прежнего поселения, Громыко на сей раз заявил, что «не может быть никакого оправдания попыткам отрицать право... на создание собственного го­сударства» за теми, кто остался в живых после нацистских жестокостей. Он также настаивал на том, чтобы т. н. «ве­ликие державы» — члены Совета Безопасности — не были исключены из состава Специального комитета ООН по Палестине (UNSCOP) и выразил готовность Советского Союза «взять на себя ответственность... не толь­ко за окончательные решения, принятые ООН в отношении Палестинской проблемы, но также и за поддержку этих решений». Общее собрание ООН отказалось стать на эту точку зрения. Специальный комитет по Палестине была со­ставлена из представителей одиннадцати стран, которые считались не заинтересованными непосредственно в вопросе о Палестине. Советский блок был представлен Чехослова­кией и Югославией.

Однако, позиции, занятые Владимиром Симичем (Юго­славия) и Карлом Лисицким (Чехословакия) были неоди­наковы. Первый, вместе с представителями Индии и Ира­на, высказался за создание независимой общепалестинской федерации, состоящей из Арабского и