Но Джофф приказал отрубить Старку голову, а лорд Слинт и сир Илин Пейн мигом выполнили приказ. Здесь, на этом самом месте, Янос Слинт поднял голову Неда за волосы, кровь хлестала на мрамор, и путь назад был отрезан.

Теперь, когда ни Джоффри, ни сыновей Старка, ни отца больше нет, она вновь стоит на ступенях Великой Септы, но теперь чернь глазеет не на Эддарда Старка, а на нее.

Народу на мраморной площади собралось не меньше, чем в день его смерти, – яблоку негде упасть. Женщин и мужчин поровну, на плечах у отцов дети. Нищие, воры, трактирщики, лавочники, дубильщики, конюхи, лицедеи, самые последние шлюхи – всем любопытно видеть унижение королевы. В толпе часто попадаются Честные Бедняки, грязные, небритые, с копьями и топорами. Поверх разрозненных доспехов на них домотканые выбеленные камзолы с семиконечной звездой – войско его воробейства.

Частью души Серсея еще надеялась, что Джейме вот-вот появится, но его нигде не было. И дяди нет. Он высказался как нельзя более ясно, придя к ней в последний раз: Бобрового Утеса не должен коснуться ее позор. Никого из Ланнистеров с ней сегодня не будет, эту чашу ей придется испить в одиночестве.

Септа Юнелла встала справа от нее, Моэлла слева, Сколерия сзади. Если она откажется идти, эти три ведьмы снова уволокут ее внутрь и теперь уж не выпустят.

За площадью, над морем жадных глаз и разинутых ртов, на холме Эйегона розовел Красный Замок. Не так уж и далеко. Когда она дойдет до ворот, худшее останется позади. Она снова увидит сына и обретет защитника. Дядя ей обещал. Маленький король ждет ее. Она может. Она должна.

– Перед вами великая грешница, – провозгласила Юнелла. – Серсея из дома Ланнистеров, мать его величества короля Томмена и вдова короля Роберта, уличена во лжи и разврате.

– Она исповедалась, – подхватила Моэлла, – и просила отпустить ей грехи. Его святейшество рассудил, что отпущение может быть даровано лишь в том случае, если королева, отринув гордость и все ухищрения, пройдет по городу такой, какой ее создали боги.

– Сейчас эта грешница, нагая и обритая, совершит публичное покаяние перед взорами богов и людей, – завершила Сколерия.

Серсее исполнился год, когда ее дед умер. Первым, что сделал в качестве лорда отец, было изгнание из замка его любовницы, женщины низкого рода. Ее лишили всех даров лорда Титоса – шелка, бархата, драгоценностей – и прогнали нагой по улицам Ланниспорта.

Серсея этого, конечно, не могла помнить, но гвардейцы и прачки вспоминали еще много лет. Женщина, судя по их рассказам, рыдала, молила ее пощадить, отказывалась раздеться и прикрывалась ладонями. «Уж такая была гордая раньше, нипочем не скажешь, что из грязи поднялась, – говорил кто-то из мужчин. – А голые они все шлюхи – что одна, что другая».

Сир Киван с его воробейством глубоко заблуждаются, если думают, что Серсея поведет себя сходным образом. В ней течет львиная кровь лорда Тайвина.

Она скинула рясу небрежно, точно собиралась принять ванну в своих покоях. Кожа от ветра сразу покрылась мурашками. Ей стоило огромного труда не прикрыться, как дедова шлюха. Она сжала кулаки, вонзила ногти в ладони. Да, они смотрят на нее, ну и что? Джейме тысячу раз восхвалял ее красоту, и даже Роберт отдавал ей должное, когда валился пьяным в ее постель.

Точно так же они смотрели на Неда Старка.

Серсея двинулась вниз по ступеням с гордо поднятой головой. Честные Бедняки расталкивали толпу, Мечи шли по обе стороны от королевы, септы следовали за ней. Замыкали шествие послушницы в белом.

– Шлюха! – выкрикнул женский голос. Женщины всегда жестоки с другими женщинами.

То ли еще будет. Чернь обожает поиздеваться над теми, кто выше нее. Раз им нельзя заткнуть рты, она притворится, будто не слышит их и не видит. Будет смотреть на холм Эйегона, на башни Красного Замка. Там она обретет спасение, если дядя выполнит свою часть сделки.

Они с его воробейством желали этого. И розочка тоже, можно не сомневаться. Серсея согрешила и потому должна совершить покаяние перед всеми нищими города. Они думают сломить ее, но этого не случится.

– Позор, – верещала Сколерия, звоня в колокольчик, – позор грешнице.

– Пирожки с мясом, всего три грошика, горячие пирожки, – вторил ей мальчишка-разносчик в толпе. Они миновали статую Бейелора Благословенного. Лик благостный, ни за что не скажешь, что при жизни он был полный дурак. У Таргариенов встречались и хорошие короли, и плохие, но Бейелора чтут больше всех. Благочестивый король-септон любил свой народ и богов, а родных сестер заточил в тюрьму. Удивительно, как это он не рухнул при виде ее наготы, – Тирион говаривал, что Бейелора собственный член смущал. Когда по его приказу из Королевской Гавани изгоняли всех шлюх, он молился за них, но смотрел в другую от ворот сторону.

– Потаскуха! – Опять бабий голос. Какой-то гнилой плод пролетел над головой и шмякнулся под ноги Честному Бедняку.

– Пирожки, пирожки горячие.

– Позор, позор!

Честные Бедняки расчищали дорогу, орудуя своими щитами. Серсея шла, глядя вдаль. Каждый шаг приближал ее к Красному Замку, к сыну, к спасению.

Через площадь они шли, наверное, лет сто, но мрамор под ногами наконец сменился булыжником. Узкая улица с конюшнями, лавками и жилыми домами спускалась с холма Висеньи.

Здесь расчищать дорогу стало труднее: передним некуда было посторониться, задние напирали. Серсея, все так же высоко державшая голову, вступила во что-то склизкое и упала бы, не удержи ее Юнелла под локоть.

– Вы бы под ноги смотрели, ваше величество.

– Да, септа. – «В рожу бы тебе плюнуть». Серсея не видела больше Красного Замка – его скрывали дома.

– Позор, позор. – Процессия остановилась: дорогу загородила тележка с мясом на палочках. Товар, подозрительно напоминающий жареных крыс, раскупался бойко.

– Не хотите ли, ваше величество? – крикнул какой-то боров с черной нечесаной бородой, вылитый Роберт. Серсея отвернулась, а он запустил в нее этой гадостью, оставив мерзостный сальный след на бедре.

Оскорбления здесь выкрикивались громче и чаще. Самыми обиходными словами были «шлюха» и «грешница», но встречались также «кровосмесительница», «сука», «изменница». Порой назывались имена Станниса или Маргери. Лужи обходить не представлялось возможности, но никто еще не умирал, промочив ноги. Хорошо бы это, конечно, была вода, а не конская моча.

Из окон и с балконов швырялись гнилью и тухлыми яйцами. Дохлая кошка, кишащая червями, хлопнулась прямо Серсее под ноги.

Она шла дальше, слепая и глухая ко всему этому.

– Позор, позор.

– Каштаны, жареные каштаны.

– Да здравствует королева шлюх! – Пьяница на балконе поднял заздравную чашу. – Пью за королевские сиськи! – Слова – это ветер, никакого вреда от них нет.

На середине спуска она снова поскользнулась на вылитых из горшка нечистотах и ушибла себе колено. В толпе засмеялись, какой-то мужик предложил поцеловать там, где больно. Оглянувшись, Серсея увидела наверху купол и семь кристальных башен Великой Септы. Неужели они так мало прошли? И Красного Замка, что гораздо хуже, не видно.