Виселицу уже построили; по всей тюрьме разносился запах сосновой смолы, воздух на вкус отдавал стружкой. Хотя в кабинете капеллана действительно обнаружили люк, уничтожить находящийся внизу кафетерий было бы слишком дорого. Вместо этого деревянный помост решили возвести возле уже сооруженной камеры для инъекций. Однако когда в местных газетах журналисты хором осудили варварскую природу публичных казней (они рассудили, что любой папарацци, способный нагрянуть на свадьбу Мадонны на вертолете, проникнет и на повешение), начальнику тюрьмы пришлось скрыть виселицу от посторонних глаз. Ничего лучше, чем приобрести огромный шатер у разоренного цирка из Вермонта, они не придумали. И теперь праздничное красно-фиолетовое шапито занимало большую часть тюремного двора. Шпиль был виден даже с шоссе – он словно зазывал: «Дамы и господа, не проходите мимо! Величайшее шоу на земле!»

Странно было представлять, что совсем скоро я стану свидетелем смерти Шэя. Да, я провожал в последний путь десяток своих прихожан, я множество раз стоял у смертного одра – но это было другое. Нить его жизни перерезал не Бог, а суд. Я перестал носить часы и стал отмерять время по жизни Шэя. Вот осталось семьдесят два часа, вот – сорок восемь, затем – не успеешь оглянуться – двадцать четыре. Как и Шэй, я перестал спать, чтобы находиться рядом с ним круглые сутки.

Грейс по-прежнему приходила к нему каждый день. Мне она сказала лишь, что прежде их разделяла какая-то тайна (очевидно, улаженная после визита к Джун Нилон), а теперь ей просто хотелось наверстать упущенное время. Они часами сидели, прислонившись головами друг к другу, и предавались общим воспоминаниям, но в одном Шэй оставался непоколебим: он категорически запрещал Грейс присутствовать при казни. Не хотел, чтобы это стало последним воспоминанием о нем. Свидетелями с его стороны должны были выступить я, Мэгги и ее начальник. Когда приходила Грейс, я оставлял их наедине. Обычно я шел. в кафетерий для работников тюрьмы и выпивал банку кока-колы. Или просто сидел и читал газету. Иногда попадал на выпуск новостей, в котором рассказывали о приготовлениях к казни. Ассоциация американских медиков пикетировала здание тюрьмы с плакатами вроде «Первая заповедь – не навреди!» Те же, кто по-прежнему считал Шэя… ну, скажем, не самым обычным убийцей, зажигали свечи. Их набралось уже тысячи, и все они складывались в яркую надпись, которую могли прочесть даже пилоты в ночных небесах: «Господи тебя помилуй».

А чаще всего я молился. Богу, Шэю – да, если честно, кому угодно, лишь бы меня слушали. И я надеялся, что в последний момент Бог пощадит Шэя. Мне трудно было помогать смертнику, когда я верил в его виновность; насколько же труднее стало помогать ему, когда я знал, что он невиновен, но решительно настроен умереть. По ночам мне снились железнодорожные катастрофы. И как я ни молил о помощи, никто меня не понимал.

Когда Грейс пришла в последний день перед казнью, я оставил их вдвоем и вышел побродить по двору. Точнее, по огромному периметру циркового шатра. Вот только офицеров, караулящих вход, на месте не оказалось, а штора, обычно застегнутая, была приоткрыта. Изнутри доносились голоса:

«…не подходи к краю…»

«…полминуты от заднего входа к лестнице…»

«…двое вперед, трое назад…»

Я заглянул внутрь, но мне, как ни странно, никто не помешал – все были слишком заняты. Начальник тюрьмы стоял на деревянной платформе, рядом суетились шестеро офицеров. Один был чуть более субтильного телосложения, а руки и ноги его были закованы в кандалы. Неуклюже пятясь, он мертвым грузом повисал на руках остальных офицеров.

Сама виселица представляла собой массивную металлическую пику с перекрестным брусом; крепилась она на платформе с двойным люком. Внизу оставалось пустое пространство, в котором можно будет увидеть, как падает тело. По обе стороны от виселицы находились небольшие комнатки с односторонними зеркалами, чтобы никто не мог заглянуть внутрь. За виселицей шла рампа с белым занавесом вдоль стены – и над, и под эшафотом. У меня на глазах двое офицеров затащили того, что помельче, на помост.

Койн начал кнопку на секундомере.

– И… готово, – объявил он. – Семь минут, пятьдесят восемь секунд. Молодцы.

Начальник тюрьмы махнул рукою в сторону стены.

– По этим телефонам можно напрямую связаться с губернатором и генпрокурором. Председатель Управления исполнения наказаний позвонит туда перед самым началом, чтобы убедиться, что казнь не отложена и не отменена. Затем он поднимется на платформу и сделает официальное заявление. Когда он уйдет, поднимусь я. Зачитаю постановление суда и спрошу, что осужденный хочет сказать напоследок. Как только он договорит, я сойду с платформы. И как только я пересеку эту желтую черту, верхняя часть занавеса опустится, а вы зафиксируете тело осужденного. Я сейчас не буду опускать занавес, но давайте все же попробуем.

Они надели белый капюшон на голову худощавому офицеру и зафиксировали у него на шее петлю. Грубого ворса, с вплетениями кожаных шнурков, она сейчас не стягивалась в настоящий узел, а лишь провисала сквозь медное колечко.

– Длина падения – семь футов семь дюймов, – пояснил Койн, когда они закончили. – Таков стандарт для мужчины весом в сто двадцать шесть фунтов. Видите эту скобку? Ее можно регулировать. Вот эта золотая пометка поставлена на нужном уровне. Во время настоящей казни вы трое – Хьюз, Хатчинс и Гринвальд – будете находиться в комнате справа. Вас приведут на несколько часов раньше, чтобы никто не видел, как вы входите в шатер. У каждого будет кнопка. Как только я войду в аппаратную и закрою за собой дверь, вы нажмете на эти кнопки. Но люк на эшафоте автоматически открывает только одна, другие две – фальшивки. В какой из трех сработает сигнал, случайным образом определит компьютер.

Один из офицеров перебил его:

– А если осужденный не сможет стоять?

– На этот случай у нас заготовлена специальная растяжка. Если он не сможет идти, его привяжут к ней и привезут на коляске.

Они все называли его просто «заключенный», как будто не знали, кто доживает свои последние двадцать четыре часа. Но я-то понимал, что им всем не хватало храбрости назвать Шэя по имени. Назвав его по имени, они станут соучастниками убийства – того самого преступления, за которое он должен быть вскоре повешен.

Койн повернулся ко второй кабине.

– Ну как там? Годится?

Дверь отворилась, и оттуда вышел еще один мужчина. Он положил руку на плечо поддельному осужденному.

– Прошу прощения, – сказал он, и я сразу же его узнал. Это был англичанин, которого я встретил у Мэгги, ворвавшись к ней, чтобы сообщить о невиновности Шэя. Галлахер, вот как его зовут. Он взял петлю и поправил на шее щуплого офицера, но на этот раз затянул узел прямо над левым ухом.

– Видите? Обязательно убедитесь, что узел находится здесь, а не у основания черепа. Раздробить шейные позвонки и сломать хребет должна сила падения, скомбинированная с правильным расположением узла.

Койн снова обратился к своим подчиненным: