– Карманы проверять?!

– Нет, больше ничего, – сказал он, опустив глаза.

Они начали обыскивать Зайцева. И Андрей понял, что он следующий. Когда они закончили с его приятелем, он не выдержал, и рука его сама достала сто рублей и протянула. Он испытал стыдливое чувство, будто этим покупает себе защиту.

Против ожиданий новый удар пришелся ему по зубам. На этот раз боль была ужасной. В глазах потемнело, а во рту стало солоно. Андрей все еще не верил, что это происходит с ним, и даже когда его били, был словно далеко от этого места.

«…меня ударили, потому что я соврал…» – тяжело думал он.

Лысый выругался, и глаз его стал диким.

– Самый умный, сучий потрох?

Стучали колеса, расстояние между станциями длилось целую жизнь. Как назло, никто не проходил через тамбур.

Когда Андрей подумал, что это никогда уже не кончится, поезд начал снижать скорость. Грабители засуетились.

– Забыли о том, что здесь было, вы оба! Чтоб молчали, малые! Ясно?! А то найдем…

Двери позади ребят открылись и бандиты, оттолкнув их в сторону, вышли.

Андрей глядел им вслед – он видел, как грабители быстро идут по платформе и над чем-то смеются. Они шли среди стоящих людей, и никто вокруг не знал о том, что они только что совершили. Юноша хотел крикнуть, но у него не получилось.

Он зачем-то прочитал название станции, но оно было каким-то неприметным, вроде «37-й километр», и он тут же забыл его.

Поезд тронулся, и приятели поняли, что опасность миновала.

До самого города они ехали молча, чужие друг другу, стояли в тамбуре и глядели в окно. На полу таяло расплющенное мороженое в вафельных стаканчиках.

За окном мелькали унылые серые березки, залитые дождями пашни.

«Лучше бы мы послушали лекцию о планетах…»

Их молчание нарушила одинокая старушка.

– Мальчики, следующая станция Цветочная?

– Цветочная, – угрюмо ответил Андрей и сплюнул кровь в дверную щель.

Родительский день

Балконы в Городе Дождей – калейдоскоп причуд и странностей жителей, коллекция характеров, икебана привычек и слабостей. Это всегда больше, чем место для курения или склад старой рухляди, – это еще одна комната. Комната для созерцания: с необъятными стенами и недосягаемым потолком.

Это зеркало семьи, самое личное, что непреднамеренно выставляется напоказ. Где работает человек, сколько он отдыхает, как он относится к жизни – все читается в книге фасадов. Книга эта очень двусмысленна.

Балкон, заваленный строительными материалами, конечно, принадлежит человеку, который делает ремонт, желает изменить облик своей квартиры и насладиться ее уютом, но как давно продолжается ремонт – сказать сложно, и какого уюта он лишился за все эти годы – неизвестно.

На соседнем балконе стоят велосипеды и лыжи – их хозяева спортсмены? Возможно. Но может быть и так, что они убрали спортивный инвентарь, чтобы подольше не вспоминать о своей фигуре.

На одном балконе стоят столик и два стульчика. На другом – цветочные горшки в извитой оградке. На третьем в качестве щитка вставлена старая фанера. На четвертом летом сушится белье. На пятом неумело нарисован кот Леопольд с искривленной шеей. На шестом висят фонарики и стоят банки с соленьями и вареньями. На седьмом прикрыта клеенкой некая неизвестная субстанция. На восьмом валяются окурки и стекла разбитых бутылок. На девятый кто-то умудрился взгромоздить мопед. На десятый никто никогда не выходит, потому что недавно сделан ремонт и со стороны проспекта летит пыль.

Непостижимо, как разнятся человеческие характеры – почему один и тот же клочок цемента с ограждением у одних превращается в пыльный склад хлама, а у других в цветущий сад.

Озеров ехал на электричке и читал книгу города.

Вот укромное место для курящего тайком подростка и подиум полуобнаженной домохозяйки, решившей развесить мокрое белье. Вот уголок, где летом можно греться на солнце, подставив его лучам огромный волосатый живот, и куда зимой можно на спор выбежать за охлажденными напитками. Вот убежище для неторопливых мечтательных разговоров с другом, разбирательств по телефону, когда квартира полна людей. Вот сомнительное укрытие для влюбленных от глаз знакомых, таким образом предоставивших себя любопытству незнакомых. Вот тихая пристань для пожилых старушек, подолгу смотрящих вдаль. Вот излюбленная площадка детей, воодушевленно наблюдающих падение целлофанового пакета с водой на асфальт и привязывающих резинового паука за леску. Многочисленные, не похожие друг на друга балконы Города Дождей…

Озеров вдруг понял, что попал в очень сложное положение. То место, где он работал, объединяло всех этих людей с душами и взглядами такими же различными, как эти балкончики. Он осознал, как сложно будет говорить с ними и объясняться. И на миг испугался такой серьезной ответственности, ощутив, что одни и те же слова будут по-разному отзываться в их сердцах.

Кирилл вспомнил, как подростком усомнился в том, что сможет стать врачом, как испугался, что убьет кого-нибудь по ошибке. За последующие годы он встретил так много безразличных врачей, что теперь его опасения были бы преимуществом – сомневается тот, в ком еще не умерла совесть.

Если бы у него был день для подготовки, то, вероятно, он придумал бы средство, как избежать лишних вопросов. Но уроки шли нескончаемым потоком, и родительское собрание плавно вылилось в последний рубеж, который сегодня нужно было преодолеть.

В последний час до собрания можно было видеть учителей, мерно расползающихся по своим кабинетам. За полчаса кто-нибудь из них, обнаружив, что забыл список или анкету, с выпученными глазами носился по этажам и, запыхавшись, возвращался в свой класс.

Первые родители появлялись минут за десять до начала. Странно было видеть, как взрослые люди, очень разные, садятся за парты, за которыми, возможно, не раз сидели их дети, и с важным видом оглядывают кабинет.