– По-прежнему Гюин?

– Ага, по-прежнему он, вцепился своими гребаными электронными руками и ногами, но мои люди обнаружили, что еще и другое дерьмо тоже идет вразнос. – Холстен всегда находил сквернословие Лейн немного шокирующим, но одновременно запретно-привлекательным. Теперь на ее увядших губах оно звучало так, словно она все эти годы в нем практиковалась, чтобы достичь нужного уровня горькой усталости. – Начались проблемы с потерей груза, и начались отказы других систем, уже не из-за Гюина и его придурочных отражений. У нас все это время был враг пострашнее, Холстен. Мы просто тешили себя надеждой, что с ним справились.

– Пауки? – тут же вопросил Холстен, внезапно вообразив себе корабль, заполоненный какими-то безбилетниками с зеленой планеты, каким бы невозможным это ни казалось.

Лейн посмотрела на него с досадой.

– Время, старик. Этому кораблю почти две с половиной тысячи лет. Все ломается. Именно времени у нас сейчас не остается. – Она потерла лицо. Этот жест заставил ее казаться моложе, а не старше, словно она стерла сейчас все лишние годы. – Каждый раз мне казалось, что я справилась. Я отправлялась спать, но постоянно случалось еще что-то. Моя исходная команда… мы пытались работать посменно, тянули время. Работы было просто слишком много. Я уже потеряла счет тому, сколько поколений техников успело смениться под моим руководством. И масса людей не желали снова засыпать. Стоит увидеть несколько отказавших стазис-камер…

Холстен содрогнулся.

– А ты не думала о… о загрузке?

Она бросила на него быстрый взгляд.

– Ты серьезно?

– Ты тогда могла бы наблюдать за всем постоянно, но все равно оставаться…

«Молодой». Он не смог это произнести – а иного окончания у этой фразы не было.

– Ну, если не считать того, что компьютерная проблема осложнится раз этак в сто, отлично, – ответила она, но было ясно, что дело не в этом. – И просто… та копия, загрузка, за все те годы… Я бы поставила ей задачу, которая включала бы самоубийство в самом конце, чтобы в мэйнфрейме не осталось выживших. А она это сделала бы? Потому что если бы она захотела жить, то обязательно позаботилась бы, чтобы я умерла во сне. И вспомнила бы она в итоге, кто из нас настоящая я? – На ее лице появилось затравленное выражение, по которому Холстен понял, что она об этом много и усердно думала. – Ты не знаешь, каково это… Когда те кусочки Гюина вырывались на свободу, захватывали коммуникаторы, слышать их… Даже сейчас я не уверена, что система в порядке. А радиопризраки, безумные сообщения с того гребаного, типа, спутника… и… – У нее поникли плечи: железная женщина сняла свои доспехи, когда тут остались только он и она. – Ты не знаешь, каково тут было, Холстен. Радуйся.

– Ты могла бы меня разбудить, – напомнил он ей. Это было не слишком конструктивное высказывание, но ему стало обидно, что его представляют удачливым выжившим, когда у него никакого выбора не было. – Когда ты проснулась, то могла бы и меня разбудить.

Ее взгляд был прямым, ужасным, бескомпромиссным.

– Могла бы. И у меня была такая мысль. Ты не поверишь, насколько я была близка к этому, когда тут была только я и эти ничего не знающие детишки, которых я пыталась обучить своему делу. О, я могла бы получить тебя в полное мое распоряжение, правда? Моя личная секс-игрушка. – Увидев выражение его лица, она хрипло расхохоталась. – Нырнем в сон и вынырнем, нырнем в меня и вынырнем, да?

– Ну, я… э… ну…

– Повзрослей уже, старик! – Она резко перестала потешаться над собой. – Мне хотелось, – сказала она очень мягко. – Я пользовалась бы тобой, опиралась на тебя, делила бы с тобой свою ношу. Я бы сожгла тебя, как свечку, старик, – и ради чего? Ради этого момента, когда я так и останусь старой, а ты будешь мертвым? Мне хотелось тебя избавить. Мне хотелось… – она прикусила губу, – …тебя сохранить. Не знаю. Что-то в этом роде. Может, мысль о том, что я не окунула тебя в это дерьмо, помогала мне держаться.

– А теперь?

– А теперь нам все равно пришлось тебя разбудить. Твоя камера гробанулась. Не подлежит ремонту, как мне сказали. Мы подберем тебе другую.

– Другую? Честно, раз уж я вышел…

– Уйдешь обратно. Если понадобится, запихну тебя туда под снотворным. Нам еще долго лететь, старик.

Когда она улыбнулась вот так: суровая женщина, готовая зверски расправиться с той частью вселенной, что встала у нее на пути, – он увидел, откуда у нее на лице появилось столько новых морщин.

– Лететь куда? – вопросил он. – Чтобы сделать что?

– Право, старик, ты же знаком с планом. Гюин должен был тебе его разъяснить.

Холстен выпучил глаза.

– Гюин? Но он… ты же его убила!

– Безупречное определение, – без улыбки согласилась она. – Но этот план – его, да. И он его придумал, не осознавая, что корабль начинает приходить в негодность. А что еще остается, Холстен? Мы – это все, что есть. Вот они мы, человечество, и мы вообще хреновы молодцы, что столько сделали вопреки всему. Но это инженерное сооружение просто не может лететь вечно. Все имеет свой предел, старик, даже «Гильгамеш», даже…

«Даже я», – осталось невысказанным.

– Зеленая планета, – договорил Холстен. – Аврана Керн. Насекомые и все такое?

– Ну, так мы их немножко повыжигаем, чтобы устроиться. Черт, может, мы даже приручим этих ублюдков. Если эти хреновины достаточно крупные, может, мы будем на них ездить. Или можно будет просто отравить эту мерзоту, очистить от них планету. Мы – люди, Холстен. Мы это хорошо умеем делать. Что до Керн, то Гюин уже сделал почти всю работу. Он несколько поколений насиловал «Гилли», защищал от Керн системы. Та старая станция терраформирования, к которой она нас отправила, – там все нужные игрушки нашлись. Она может попытаться нас захватить или попытаться нас поджарить, но мы к обоим вариантам готовы. И нам все равно больше некуда податься. И так уж сложилось, что мы все равно туда летим, так что все сходится.

– Ты все продумала.

– Думаю, когда мы там окажемся, я поручу Карсту стать первопроходцем. Полагаю, я к этому времени буду готова отдохнуть.

Холстен ничего не сказал – и неловкое молчание затянулось. Она не хотела встречаться с ним взглядом.

Наконец у него получилось заговорить:

– Обещай мне…

– Ничего! – тут же отрезала она. – Никаких обещаний. Вселенная ничего нам не обещает: я распространяю это и на тебя. Это – человечество, Холстен. Я ему нужна. Если Гюин так не обосрался бы с этим своим бессмертием, то, может, все сложилось бы иначе. Но он это сделал, а оно не сложилось, вот и все. Я скоро лягу спать, точно так же, как и ты, но поставлю будильник пораньше, потому что следующему поколению нужен будет кто-то, кто проверит расчеты.

– Тогда позволь мне оставаться с тобой! – горячо попросил ее Холстен. – Не похоже, что классицист кому-то понадобится в ближайшее время. Или вообще. Даже Гюину я был нужен только как его биограф. Давай…