– У вас, – сказала Йф, глядя ему в глаза, – очень лапидарный язык, господин полковник. «Прошли ущелье 1/75 и вышли к подножию высоты 19/32», – процитировала она по памяти.

– Я что-то напутал? – удивился Вараба, вспоминая ущелье 1/75. От воспоминаний потемнело в глазах и свело мгновенной судорогой желудок.

– Нет, – ответила Йф. – Но… когда был убит командир десанта, командование на себя приняли вы, затем подавили огонь ратай – дедушка был ранен как раз во время атаки на западный склон, – организовали людей, вывели их к сопкам и не бросили ни одного раненого.

– Ну и что? – искренне удивился Вараба.

– Вы не понимаете. Вот поэтому-то я и пригласила вас сюда.

Ошалевший Виктор смотрел на нее глазами не менее ошалевшего верка Варабы и пытался осмыслить услышанное. Не то чтобы это было слишком сложно, нет. Но…

…из полудремы его выдрал инстинкт. И Виктор увидел, как мимо входа в грот, шагая по колено в ароматном паре, как небожитель по облакам, прошел Макс.

«Сейчас», – сказал себе Виктор.

И в самом деле, уже через минуту в том же направлении неспешно прошествовал герцог Йёю. Он был элегантен и самодостаточен, Лауреат Йёю, проецируя вовне свою суть и не нуждаясь во внешних атрибутах, делающих человека значительным и интересным в глазах других, а зачастую и в своих собственных глазах. У Йёю сейчас «атрибутов» не было. Никаких. Но это шел Йёю. Герцог и Лауреат.

Виктор пошевелился, и Йф подняла голову.

– Что? – едва шевельнув припухшими губами, спросила она.

– Все в порядке, – сказал он. – Пойду, прогуляюсь, если не возражаешь.

Она сразу отодвинулась от него, и не просто на несколько сантиметров, а во всех смыслах. Отодвинулась.

«Ничего не поделаешь, – подумал Виктор, вставая. – Такова жизнь. Таковы мы, герои. Опыт горький, но необходимый. Учись».

Он не стал выяснять отношения, а просто вышел из грота и неторопливым шагом, соответствующим месту и ситуации, отправился «на экскурсию по вертепу».

«Вот же славная религия», – усмехнулся Виктор, рассмотрев сквозь клубы пара очередную стенную фреску.

Пройдя мимо горячих бассейнов, в которых отмокали после богоугодных трудов несколько мужчин и женщин, миновав Ледяной водопад, в кристальных струях которого бурно совокуплялась какая-то особенно богомольная парочка, Виктор вышел кружным путем к нижним бассейнам и вскоре увидел Цо.

Женщина Йёю томно возлежала на шелковых подушках в чрезвычайно соблазнительной позе и курила гегхский кальян.

«Восток дело тонкое», – усмехнулся Виктор, подходя и присаживаясь рядом. Он посидел так с минуту, откровенно рассматривая тело Цо и зная, что та следит за ним из-под опущенных ресниц. Затем положил руку ей на бедро, лениво погладил и сказал:

– Сова, открывай! Медведь пришел.

Цо подняла веки и посмотрела на него с удивлением.

– Вы в своем уме, по… – Она осеклась, потому что сказанное Виктором на Ахан-Гал-ши наконец дошло до нее не только в своем контекстном значении, которое она сначала и схватила, а в прямом.

– Что?.. – сказала она.

Но Виктор ее остановил:

– Спокуха, Клава! Федор уже здесь, сейчас будем грузиться, – сказал он по-русски и увидел, как расширяются зрачки у красы и гордости советской военной разведки капитана Клавы Фроловой.

Нет, недаром играло с ним в свои дурные игры его собственное подсознание. Ох, недаром вспомнился ему, казалось бы, ни с того ни с сего Гоша Чертков. Просто мозг Виктора протестовал, не хотел принимать, как факт, что мог, мог видеть Виктор это лицо раньше. Даты не стыковались, эпохи и цивилизации, но, увидев человека однажды, Виктор его уже не забывал. Вот только Клаву, змеюку подколодную, видел он всего один только раз. И случился этот раз аж в одна тысяча девятьсот пятьдесят седьмом году, когда один неплохой, ныне давно покойный, товарищ указал ему на славную девушку в белом свитере и вязаной шапочке, выписывающую кренделя на замерзшем пруду в ЦПКиО, и шепнул по дружбе, что курва эта, из отдела полковника Черткова, пущена по его, Виктора, следу. А дамочку Цо Виктор встретил спустя, считай, полстолетия, и не где-нибудь, а в Тхолане, и была она, ну может, на год-два только старше той, московской красавицы. Вот и сходило с ума, на фиг, бедное его подсознание, пытаясь свести концы с концами там, где нет никаких концов.

Да, силен был Гоша. Талант не пропьешь! Прирожденный разведчик, Гоша Чертков был профессионалом! Той еще, старой, начала тридцатых годов, закваски чекист. Разведчик от бога, хваткий, умный и неординарный в своих решениях. Как он пережил шедшие волна за волной чистки, как уцелел, оставалось только гадать. Но бесследно это для него не прошло. Пил Гоша по-черному, и к концу сороковых, когда Виктор, собственно, с ним и познакомился, был уже не просто полным и окончательным алкоголиком, но и совершенно больным человеком. Виктор не без содрогания вспоминал эпизод, относящийся к году сорок девятому или, пожалуй, даже к пятидесятому, когда однажды заглянул к Гоше в кабинет глубокой ночью. Обычно Чертков тщательно следил за тем, чтобы дверь в его кабинет была закрыта на ключ. И не только, когда он в кабинете отсутствовал, но и когда присутствовал в состоянии «не здесь». Но и на старуху, как сказано, бывает проруха, и Гоша прокололся. Один раз. Но Виктору и этого раза хватило за глаза, чтобы кое-что про Гошу понять и накрепко запомнить. Да так, что и теперь, спустя полстолетия, картина увиденного тогда стояла перед глазами Виктора, точно видел он это только вчера.

Совершенно голый полковник Чертков стоял напротив портрета Дзержинского и страшно ругался с Феликсом Эдмундовичем по какому-то совершенно вздорному поводу. Первой реакцией Виктора было ошеломление, второй – восхищение. Пьяный, сумасшедший Чертков выбрал себе одного из двух возможных собеседников с умом и толком. За беседу со Сталиным можно было ведь и загреметь, а за железного Феликса… ну максимум уволили бы.

Следующим душевным порывом Виктора было помочь. Ну успокоить как-нибудь, угомонить разбушевавшегося коллегу, умыть холодной водичкой, одеть, да и увезти куда подальше от греха и пристальных взглядов товарищей из отдела внутренней безопасности; но углядев ТК[86], зажатый в левой руке Гоши, Виктор загнал свой душевный порыв туда, откуда он и пришел, тихо прикрыл дверь и постарался об этой истории забыть.

Но вот, по случаю, вспомнил.

«Вот же сука! – подумал Виктор с восхищением, глядя в расширившиеся зрачки Клавы-Цо. – Вот же упырь. И здесь хотел достать!»

Знал бы Гоша, во что ввязывается, куда посылает свою ненаглядную комсомолку и спортсменку! Нет, не узнает уже, а жаль! Застрелился Гоша как раз в пятьдесят восьмом, и Клавочка его тогда же растворилась в нетях. Полагали, что вслед за Чертковым. А что, как все было наоборот?