Ну уж нет, терпеть их я не собираюсь! Я потянулся взглядом к командам интерфейса, чтобы выйти из Диса, но не успел — в руках Лариона появилось длинное сияющее копье. Он покачал головой и воткнул его мне в живот, но помешало выбраться в реал не это — кнопка выхода исчезла!

— Как? — не сдержал я удивления и спросил не столько у жрецов и инквизиторов, сколько у себя: — Что за фигня? Рабочая смена закончена! По закону я могу выйти!

Лучики-гвозди исчезли, я начал съезжать с креста, но повис на копье. Подняв меня, Ларион улыбнулся:

— Я здесь закон. Ты, живущий на два мира, не сбежишь туда, откуда явился незваным гостем. Пока ты это не уяснишь, будешь страдать.

— Ну да, конечно… — ухмыльнулся я, понимая, что внешняя команда экстренного выхода из капсулы спасала меня даже в Бездне. Уэсли расскажет остальным, а те меня вытащат.

— Какая гнусная ухмылка, — буркнул Ларион, изучая меня как подопытную лягушку — брезгливо, но с интересом. Кивнул чему-то своему и брезгливо отбросил копье вместе со мной. — Интересно, как долго она провисит на его роже, когда он поймет, что таким, как он, больше некуда будет бежать…

— Вы о неумирающих, Первый инквизитор Ларион? — спросил Руффин.

— О ком же еще? Их время уходит. Владыка Нергал долго терпел их выходки, но и его терпению пришел конец. — Обернувшись к пристяжи, он велел: — Преподобный, распните его… Пусть повисит, пока верховная явится в Дисгардиум и найдет на него время.

— Будет исполнено! — рьяно ответил Руффин, а потом несколько виновато поинтересовался: — Я обещал детям Кратоса, что выдам им Скифа с рассветом, Первый инквизитор Ларион. Что им сказать?

— Пусть ждут. Уверен, что новая верховная жрица сумеет выбить из этой твари то, что нам нужно, правда, не думаю, что она займется этим сразу. Владыка обеспокоен происходящим в Содружестве, и первым делом ей придется разбираться с предателем Бастианом, пока мы окончательно не потеряли там позиции. Содружество — оплот веры, тогда как весь остальной мир — грязные язычники. Нам нельзя его терять.

Последнее он говорил, когда они уходили из пещеры. Руффин пошел их провожать.

— Жаль, что нам не вытащить Скифа из этого оторванного куска земли, — вздохнул другой инквизитор, — а то мы бы смогли…

Голоса ушедших затихли. Уанчо отошел, чтобы дослушать речь инквизитора. Его фигура замерла у тоннеля, ведущего наверх.

В моей черепной коробке все жутко чесалось, ломило затылок, а в висках пульсировала кровь, а я не мог даже коснуться головы рукой. Попытался тряхнуть ею, чтобы унять зуд и боль и привести мысли в порядок, но тяжелый ошейник намертво прижимал затылок к земле.

Вскоре вернулся Руффин. При помощи лучей света снова распял меня на кресте и произнес:

— Во имя света, солнца и лучей его… отродье Спящих Скиф, ты приговорен к сожжению заживо. — Пожевав губами, Руффин усмехнулся и добавил: — Без права на смерть и перерождение.

Уанчо, стоявший наготове, скастовал множество сияющих шариков, из которых по мне ударили струйки света — пока только горячие, как солнце в жаркий полдень, но боль была близко. Шарики разбухали, раскалялись изнутри, усиливая лучи.

Руффин добавил шаров побольше размером, после чего оба жреца взялись за руки и запели молитвы:

— Погрязший во тьме да познает свет, о Нергал…

Снова зашипела горящая плоть, а я начал извиваться, словно гусеница, на которую через лупу направили обжигающий солнечный лучик. Свет ударил по глазам, прожигая веки. Ослепленный, я крутил в голове привычные мантры о том, что это лишь игра, а мое настоящее тело в безопасности.

— …да постигнет его кара светоносная и да избежит он неправедной смерти и…

И вдруг все стихло, а на меня прохладным освежающим душем полилось что-то животворящее. Сгоревшая плоть восстановилась, я снова начал видеть — сначала очень плохо, как в тумане, разглядел корчащиеся на полу фигуры жрецов, заткнувшихся и переставших наконец воспевать свет и Нергала, потом смутные образы возле них, от рук которых тоже вырывались лучи, вот только не сияющие, а мрачно-зеленые… мертвые.

Крест подо мной рассыпался в труху, я рухнул. Меня обдало запахом гниющей плоти. Не веря происходящему, медленно поднял голову.

Фигура в белом платье приблизилась, тронула прохладной рукой мою истерзанную щеку. Тисса.

— Как ты, Алекс?

— Ну и уроды эти жрецы Нергала… — донесся чуть искаженный, но узнаваемый голос Большого По. — Жечь заживо? Во имя света? Лицемерное дерьмо!

Повернувшись в сторону входа в пещеру, я увидел его — все еще с человеческой фигурой, но уже без одежды. Он был матово-черный, словно его с головы до ног облили смолой, и какой-то теряющий форму, словно пластилиновая фигурка, начавшая таять на солнце.

Рядом с ним высились еще несколько фигур. Три… пять… шесть… восемь.

Восемь разумных. Не живых и не мертвых.

Один из них подошел ко мне, приподнял голову, взявшись за подбородок, дохнул гнилью:

— Жизнь — странная штука.

Он помог мне подняться, рывком поставив на ноги, ухмыльнулся. Я, сдерживая вопросы и удивление, кивнул:

— Очень странная штука жизнь. Она вообще смертна, высший легат Магвай.

— Но нет смерти в служении Чумному мору, — ухмыльнулся он.

Лан Лин прожила три жизни. Четвертая, начавшаяся с неделю назад, ее не радовала.

В своей первой жизни она думала, что станет скрипачкой. К музыке ее тянуло с детства, причем к настоящей, той, что звучит из когда-то живой материи, а не генерируется ИскИном.

Однако уроки — недешевое удовольствие. Родители тянули ее учебу года четыре, потом потеряли сразу две категории из-за махинаций на фондовом рынке, и Лан Лин пришлось развивать талант самой. Дома, изучая бесплатные программы в сети.

В четырнадцать она, как и все школьники ее возраста, открыла для себя Дисгардиум. Большого интереса этот виртуальный мир у нее не вызвал, пока девочка не заглянула в таверну Мидленда — часть подростковой песочницы их дистрикта. Там она увидела игрока-скрипача, с которым познакомилась ближе. Тот рассказал, что в Дисгардиуме уроки музыки не только доступнее, но и проще. То, на что в реальной жизни требовалось потратить сотни часов практики, в игре достигалось за один-два урока.

Так для Лан Лин, взявшей для своей эльфийки-волшебницы имя Ланейран, началась вторая жизнь. Эта жизнь длилась почти пятнадцать лет, и было в ней много хорошего: карьера в «Лазурных драконах», победы на Арене, топовые достижения, большие заработки, слава, популярность, а главное — успехи на музыкальном поприще. Ланейран стала виртуозом игры на скрипке в Дисе, а Лан Лин упорно догоняла упущенное в детстве в настоящем мире. Благо теперь она могла себе позволить лучших преподавателей.