– Эгонда, – подсказал Скиф, и Пал Нилыч тут же с подозрением уставился на него.

– А ты откуда знаешь?

– От вас. Вы мне фотографии показывали. – Скиф потер висок, припоминая. – В конце июля, если не ошибаюсь, недели через две, как взяли на работу.

– Э? Что-то я тогда разоткровенничался с тобой, парень… Ну ладно. – Пал Нилыч снова ткнул звездного странника под ключицу. – Так вот, князь: место мне это знакомо и числится в моем компьютере под двадцать седьмым номером. Я и названия его менять не стану, пусть будет Эгонда, как Сергей придумал…

– А чем он тут разжился? – спросил Скиф, придвигаясь ближе к шефу, но не спуская глаз с Сийи. Она, склонившись над плитами мостовой, гладила крохотные цветы, прятавшиеся в зарослях мха. Мох был пепельным и блестящим, как волосы девушки, а цветы – розовыми, как ее губы.

– Решетку принес, прибор связи… Такой же, какой ты видел в этих… в Спиралях Оринхо… Выходит, Хорчанский-то нам не соврал! Все здесь добыто… здесь… и нами, и ими, – Сарагоса стукнул кулаком по пустотелой колонне, и она отозвалась гулким грохотом.

– Добыто нами, а ими придумано, Пал Нилыч.

– Что-то придумано, а что-то – нет, – возразил Джамаль. – Понимаешь, дорогой, это ведь не их город.

– А чей же? Привидений, которых ты называешь Древними?

– Вах, привидения! – звездный странник возмущенно вскинул руки кверху. – Привидения! Спроси у своей девушки, какие они привидения! Безмолвные боги, дорогой, что живут на луне Зилур, приглядывая за Амм Хамматом! А если ты и ей не поверишь, так погляди на это!

Он наклонился, сорвал розовевший во мху цветок и поднес к самому носу Скифа.

Цветок, собственно, не был цветком, ибо ни лепестков, ни сердцевины, вокруг которой им положено располагаться, Скиф не узрел. Нежно-розовая веточка или ажурный лист, будто бы собранный из множества зигзагообразных звеньев; основное распадалось на три подобно ветвящейся молнии, затем каждый из отростков растраивался опять – и так до самых нежных и крошечных трезубцев, обрамлявших плоскую кисть цветка. «Словно застывший проблеск грозового разряда», – подумалось Скифу; покачав головой, он прошептал:

– Куум…

– Куум, – откликнулся сзади чистый звонкий голос. Сийя подошла к нему, прижалась щекой; в ее пепельных локонах тоже розовела крохотная молния.

– Дай-ка посмотреть. – Пал Нилыч потянулся к Джамалю, его толстые пальцы осторожно приняли цветок, брови поднялись кверху, потом опустились; хмыкнув, он украсил волосы Сийи второй розовой кисточкой.

– Благодарю, Сар'Агосса, – с достоинством произнесла она. – Так и быть, я, Сийя ап'Хенан, Сестра Копья, разрешу моему мужчине сражаться под твоим знаменем и прикрывать в бою твое правое плечо. Но знай, это большая честь для тебя, ибо мой избранник Скиф ап'Хенан удостоился милостей премудрой Гайры и самих Безмолвных Богов.

С минуту Скифов шеф взирал на Скифову возлюбленную с раскрытым ртом и выпученными глазами, потом в горле у него что-то булькнуло, захрипело, а щеки начали раздуваться в два упругих тугих шара. Но все же он превозмог себя; набрал в грудь воздуху, резко выдохнул, фыркнул пару раз и прорычал:

– Вот что, девонька, у меня есть предложение получше! Поступай и ты под мою команду, э? Будешь прикрывать мое левое плечо в чине Племянницы Топора. И топор я сам тебе подберу, потяжелей и поострей.

– Еще раз благодарю, Cap'Aгocca, – промолвила Сийя, – но топорами и секирами сражаются презренные шинкасы, а звания племянницы в наших турмах нет. Клянусь Небесным Вихрем, я даже не знаю, что это такое!

– Узнаешь, – к изумлению Скифа, Пал Нилыч вдруг подмигнул девушке. – Узнаешь, красавица! У меня чертова пропасть племянников, а теперь будет еще и племянница. Отличная мысль! – Он потрепал Сийю по плечу и ухмыльнулся: – Все, кончены разговоры! Ты принята на службу, и вот мой первый приказ: пусть твой мужчина берет тебя на руки и сделает так, чтобы ты молчала!

«Мудрое решение», – подумал Скиф, целуя алые губы Сийи; мудрое и своевременное, ибо жажда давно томила его. Джамаль и Сарагоса, не обращая на них внимания, толковали о своем: звездный странник расспрашивал о клиенте, коего Сингапур сопровождал в Эгонду, а Пал Нилыч, мучительно морща лоб" клялся, что сейчас припомнит его, поскольку все подопечные Доктора известны-де ему наперечет. В лицо, по фамилиям, с именами-отчествами и местожительством! И этого, который вообразил Эгонду, он никак позабыть не мог.

– Не вспомнить тебе, Нилыч, – сказал наконец Джамаль. – Думаю, непростой тебе клиент попался… вроде меня… Так что скажи Доктору, что слава о нем уже летит среди звезд со скоростью света или еще быстрей.

– Ты серьезно? – Сарагоса выгнул густую бровь. – И чего же хотел этот клиент Сингапура? Почему направил нас в Сархат?

– Хотел помочь или подсказать… или науськать вас на общего врага… Кто знает! Телгани – предусмотрительный народ, но есть и другие, осторожные, неглупые и верящие в легенды о Бесформенных. Галактика велика, Нилыч! И тайн в ней не счесть, так что твой клиент, знавший о Сархате, возможно, был…

Но тут губы Джамаля плотно сжались, ноздри раздулись, а веки прикрыли вдруг заблестевшие зрачки. Сарагоса не стал его пытать; с грохотом задвинул крышку – как рачительный хозяин, не желающий, чтоб добро его промокло под дождем, – бросил последний взгляд на загадочные руины и направился к шару. Скиф и звездный странник шли за ним, взметая сапогами маленькие песчаные вихри, а Сийя… Что ж, Сийя оставалась там, где повелел Cap'Aгocca. Ее волосы украшали два розовых цветка, два крохотных живых куума, а по губам блуждала нежная улыбка; видно, никто до сих пор не носил Сестру Копья на руках.

* * *

Управляться с прозрачным шаром оказалось куда проще, чем с вертолетом или слидером. Бесплотный голографический пульт позволял делать это любому существу, с любой формой конечностей – точно так же, как полотнища, заменявшие кресла, были рассчитаны на любые телесные очертания, какими могли бы обладать пилоты. Погрузив руки в розоватую мерцающую линзу, Скиф ощутил вначале слабое покалывание в кончиках пальцев, словно к ним прикасалась тысяча острых холодных игл. Для эксперимента он опустил ладони, и покалывание сразу стало сильней; казалось, он пытается гладить растопырившего колючки ежа. Несомненно, то был сигнал – сигнал о том, что двигаться вниз нельзя, ибо аппарат уже и так находится на предельно близкой дистанции к почве.

Когда руки Скифа слегка приподнялись, покалывание холодных иголок исчезло, сменившись ощущением приятного тепла. Шар послушно взмыл вверх, в фиолетовое утреннее небо, и с той же покорностью развернулся, стоило лишь Скифу сделать инстинктивное движение невидимым рулем. Скорость, вероятно, регулировалась усилием мышц; расслабив пальцы или сжав их в кулаки, он мог заставить аппарат лететь медленнее или быстрее. Некоторое время он развлекался, то поднимая шар на высоту трех-четырех километров, то стремительно снижаясь, поворачивая и выделывая в небе акробатические курбеты, потом направил машину на север, резко увеличил скорость и откинулся в своем коконе, положив руки на колени. Если не считать одного раза, до посадки он больше не касался пульта, лишь время от времени поглядывая на яркую искорку, что неуклонно ползла вдоль меридиана. Через полчаса этот светящийся жучок миновал границу между красной и желтой зонами, и Скиф опустил аппарат как можно ниже, чтобы разглядеть поверхность экваториальной равнины. Ее покрывала яично-желтая трава – точно такая же, что росла вокруг токада. Вероятно, на гигантской сфере сархов наблюдались и другие пейзажи, но тут, в мире, кружившем меж серебряной небесной чашей и алым солнцем, были только желтые степи да красные пески – ну и, конечно, развалины древних городов.