– Я знаю, что вы сделали со своим сыном, – просто сказал он.

Вин смотрел на него минуту, показавшуюся Доусону бесконечной, прежде чем опустил голову на руки.

– Папа?.. – раздался от двери голос Шоны.

Доусон посмотрел на ее отца, чтобы понять, собирается ли он что-то объяснить. Широкие плечи слегка подрагивали, слезы капали на пол.

Кевин повернулся к Шоне. Он видел, что умом она уже все поняла, но вот душой не могла с этим смириться.

– Шона, это ваш отец сообщил все Лирону, – негромко сказал полицейский, вздохнув. – Это он сказал, что Дивэйн еще жив.

– Не говорите глупостей, – огрызнулась девушка. – Вы там у себя в полиции все с ума посходили. – Она постучала себя пальцем по лбу. – Все как один идиоты.

Доусон перевел взгляд на ее отца, и она тоже посмотрела на него.

Шона смотрела на его согбенные плечи, ожидая, что он вот-вот скажет, что все это неправда. Она стала медленно покачивать головой, и Кевин понял, что постепенно до нее доходит весь кошмар ситуации.

Он подождал еще несколько мгновений, чтобы они свыклись с его словами.

Вначале Доусон думал, что информацию о том, что Дивэйн все еще жив, слила Лорен, и это вроде бы подтверждалось тем, что она была с Каем. Но потом Кевин понял, что ей не хватило бы мозгов сделать это намеренно, а для того, чтобы это могло произойти случайно, Дивэйн слишком мало ее интересовал. Лорен была девушкой, искавшей приключений на свою голову. Она сбрасывала с себя оковы воспитания и образования, посещая банду в Холлитри. Там всегда происходило что-то интересное, и не успевала закончиться одна история, как вслед за ней начиналась новая.

Кто настоящий преступник, Доусон понял, только вернувшись в дом Тимминсов, после того как девочки были спасены. Тогда Стивен Хансон предложил Элизабет взять у нее Николаса, пока она забирается в машину. Женщина отказалась и крепко прижала сына к телу. С одним ребенком, находящимся неизвестно где, безутешная мать только сильнее тянулась к тому, который у нее оставался.

– Он сделал это ради ваших сестер, Шона, – пояснил Доусон. – Пока Дивэйн был жив, все вы были в опасности. Бандиты никогда не оставили бы вас в покое. И жизнь ваша была бы ужаснее, чем когда-либо. Вся ваша семья попала бы под раздачу, и ваш отец знал об этом.

Всхлипывания в углу стали громче.

– Он бы никогда не поправился, Шо. – Вин поднял голову; по его щекам стекали перемешавшиеся сопли и слезы, голос был хриплым и измученным. – Мой мальчик превратился в овощ. Жил только благодаря аппаратам. Они сказали мне, что его мозг умер.

Вин издал стон, и Кевин был готов поклясться, что это был звук разорвавшегося отцовского сердца.

– Я все умолял и умолял, чтобы нам разрешили переехать, но они не соглашались, Шо. По их мнению, нам ничто не угрожало, хотя Лирон нашел бы нас и на краю света. И я не мог рисковать всеми вами. Мой мальчик, мой храбрец…

Шона боролась с подступившими к горлу эмоциями. Она подбежала к отцу и встала перед ним на колени. Он мгновенно обнял ее, и они зарыдали вместе.

Доусон не ощущал никакой радости в связи с раскрытием преступления. Вин Райт должен был найти выход в безвыходной ситуации. И, будучи не в состоянии защитить всех своих детей, он принес в жертву обстоятельствам своего единственного сына.

– Мистер Райт, я несколько минут побуду в холле, – мягко сказал полицейский. – Вы знаете, что я должен буду сделать потом.

– Я знаю… сынок. Знаю.

Эмоции душили мужчину, и он едва произнес эти слова. На этот раз Доусон не возмутился, когда его назвали «сынком». Он был достаточно умен, чтобы понимать, что завтра его сострадание к этим людям уступит место гордости. Гордости за то, что он сам раскрыл это преступление. И что теперь совершивший его преступник будет наказан.

Так что завтра он будет чувствовать себя гораздо лучше.

А вот сейчас Кевин ощущал себя полным дерьмом.

Ким пристально смотрела на тарелку.

На работе этот взгляд заставлял ее коллег беспрекословно подчиняться ее воле. Но на выпечку он совершенно не действовал.

Рецепт и инструкцию по приготовлению она нашла в Интернете на детском сайте и выполнила ее до мельчайших подробностей. В этом она была уверена.

На том же сайте были размещены фотографии, размещенные двенадцатилетними детьми, которые гордились своими успехами. Ким поостереглась бы хвастаться своими.

Печенье называлось «Горные вершины», но то, что получилось у нее, ничем не напоминало горы, а было похоже скорее на фрисби[77] – переростки. Порции сырой смеси, помещенные в духовку, расползлись по противню и теперь пытались вывалиться на стол.

Выпечка была ее вечным наказанием. Ким пробовала готовить сложные блюда, которые требовали не меньшей концентрации, чем тест на интеллект, и конечный результат растекался по тарелке, как разжиженное жаркое. Она пробовала и простые вещи, вроде бисквитов королевы Виктории, которые дети готовили уже в школе, – приблизительно с тем же успехом.

Ее приемная мать Эрика была прекрасной хозяйкой, и процесс приготовления самой сложной выпечки в ее руках превращался в легкое и приятное занятие. Для Ким все было ровно наоборот, но в память о единственном человеке, которого она любила как родную мать, Стоун не прекращала своих попыток.

Вуди настоял на том, чтобы она отдохнула несколько дней, пока ее рука не начнет заживать. К счастью, нерв не был задет, и ей наложили всего двенадцать швов.

– В следующий раз, пожалуйста, сообщай мне, когда не будешь готовить, – сказал Брайант, входя на кухню. – Ты и двумя-то руками не можешь приготовить ничего путного, а уж одной…

– Брайант, – угрожающе произнесла Ким.

Сержант поставил на стол коробку с пиццей.

– Хочешь попробовать?

– Вижу, что вкусно, но я, Ким, пожалуй, воздержусь.

Женщина достала из шкафа две тарелки, с трудом справляясь левой, незабинтованной рукой.

– Ты только посмотри, какой я умница. Купил тебе еду для одноруких.

Ким взяла кусок пиццы и положила себе на тарелку.

– Ну расскажи же мне хоть что-нибудь. Я здесь с ума схожу от одиночества.

– Да тут Вуди просил меня передать тебе кое-что. – Брайант улыбнулся.

– Продолжай…

Ким не терпелось узнать новости.

– Ты получила письменную благодарность.

– Просто потрясающе. – Ким закатила глаза.