Вопрос с иконой как-то уладился – кто-то из помощников (кажется, Суханов, но, может, и ошибаюсь) принес из дома вырванную из глянцевого журнала иллюстрацию работы Андрея Рублева. Правда, вставленную в рамочку. А с вином было сложнее – сотрудник Коржакова обегал пол-Москвы, но так и не смог достать. Помогли мои приятельские отношения со Звиадом Гамсахурдиа, несколько месяцев назад избранным президентом Грузии. Как раз накануне описываемых событий тот, в благодарность за статью о стихах Галактиона Табидзе, с оказией (роль почтальона в очередной раз выполнил давний кореш и коллега, вице-премьер Грузии Гурам Абсандзе) передал для меня ценный презент – коробку красного «Мукузани» из Кахетии.

Господь призывает делиться с ближним своими богатствами, и я с радостью поделился любимым вином с русским Патриархом. Можно сказать, оторвал от сердца. Но чего не сделаешь ради Служения и Веры!

…Сижу в приемной у Ельцина, жду окончания его встречи с Алексием, чтобы узнать, нужно ли что-нибудь подкорректировать в пресс-релизе, прежде чем разошлю его по редакциям. Уже давно жду, часа полтора. О чем они так долго беседуют? Как бы в очередной раз не вышло какого конфуза. В православном вероучении и в православных ритуалах наш шеф ориентируется много хуже, нежели в Программе и Уставе КПСС. Можно сказать, вообще не ориентируется. Никогда не забуду, как на Рождество, которое нас застало в Японии, он вышел к нам со словами: «Христос воскрес!». А еще помню, как в Майами мы посетили русский православный храм, и он стоял навытяжку перед алтарем, как солдат у мавзолея. А когда вышли на улицу, вздохнул горестно: «Я вырос в те времена, когда никто не крестился. Может, позже ко мне это и придет, а пока рука не поднимается». Так что разговор меж ними сейчас едва ли на теологические темы. Скорее всего, о Горбачеве и о том, какую пользу или какой вред тот приносит нашей стране.

– Лев Евгеньевич, о чем они так долго могут беседовать?

На лице Суханова загадочно-многозначительная улыбка: им есть о чем поговорить!

– И все-таки о чем, как думаете?

– О Душе!

Такое бывает нечасто – Ельцин самолично выходит в приемную проводить гостя. На его лице отражается то, что в советской прессе называют «чувством глубокого удовлетворения». Но на лице главного охранника они, эти чувства, даже глубже, нежели у охраняемого им лица – просто неземная благость.

– Саша, ну как все прошло?

– Все! Сдал Патриарх Горбачева, с потрохами сдал!

Ближе к вечеру у меня в кабинете появляется министр внешних экономических связей России Виктор Ярошенко.

– Какими судьбами?

– Шеф зачем-то вызвал.

У них довольно теплые отношения. Однажды в Испании, в госпитале, куда шеф попал после аварии самолета с поврежденным позвоночником, Виктор даже выступал перед медиками в роли его близкого родственника и подписывал все бумаги о согласии на операцию. А кроме того, Ельцин был свидетелем у него на свадьбе, что тоже кое о чем говорит. Но все это не значит, что сейчас министр не получит взбучку. Если есть за что, непременно получит. У Ельцина не заржавеет. В таких ситуациях личные отношения для него не имеют никакого значения. Они даже больше в минус, чем в плюс.

– Странно как-то. Почему-то не сказал, по какому вопросу вызывает. Сказал только, чтоб срочно явился, – заметно, что министр слегка нервничает. – Ладно, пойду. Переговорю с шефом, а после к тебе загляну.

– Заглядывай.

Спустя полчаса Ярошенко возвращается. Мы знакомы не первый год, но не припоминаю его в унынии. Оптимист, каких мало. А тут вдруг на себя не похож – в грусти и печали. Может, случилось что? Шеф чем-то недоволен?

– Знаешь, какое задание от него только что получил? Не поверишь! Часть российских экспортных квот на стратегические материалы надо выделить Московскому Патриархату! Спрашиваю: у нас попы теперь будут торговать нефтью и цветными металлами? А он мне отвечает: пусть карманом своим почувствуют преимущество Ельцина перед Горбачевым. Как тебе такое?!

Меня такое, признаться, удивляет. Понятно, что православной церкви деньги нужны, и немалые деньги – обветшавшие храмы давно требуют ремонта, монастыри полуразрушены, иконы не реставрированы, на церковную утварь без слез не взглянешь. Так что помогать надо. Но в такой ли форме? Это будет как-то странновато выглядеть – священник с лицензией на экспорт катодной меди, мазута или редкоземельных металлов! Что он в этих делах понимает? Его или надуют ушлые коммерсанты, или он с головой уйдет в экспортно-импортные операции, и тогда ему уже будет не до забот о спасении душ наших грешных.

Право же, чудны дела слуг твоих, Господи!

Часть вторая

Вот и канул в историю радостно-горестный 1991 год. Они, эти 12-месячные отрезки нашей жизни, всегда в чем-то неповторимы, но этот неповторим, как никакой другой. Он навсегда запомнится социальным потрясением, вдребезги разбившим гигантскую страну. В одних ее граждан он вселил надежду на счастье и процветание, других лишил этой надежды. В новогоднюю ночь многие родственники, друзья и бывшие коллеги поздравляли меня «с наступающим». И не было среди них таких, чтоб не вспомнили августовские события. Одни хвалили за участие, другие с сарказмом интересовались: «Тебе самому-то не было противно?». Такова нынешняя реальность – страна поделена на победителей и побежденных. Наверное, так же было и после большевистского переворота – у одних ликование в душе, у других душа в руинах.

Прежде я с радостным чувством ждал Новый год. В этот раз не до того. Устал чертовски. Декабрь выдался настолько напряженным, что к концу его ни на что не осталось сил. Дважды летал на Кавказ – в Нагорный Карабах и в Южную Осетию. В середине декабря в Алма-Ате была встреча глав одиннадцати союзных (пока еще союзных) республик, на которой принималась Декларация о присоединении к Беловежским соглашениям. На нее, кстати сказать, по поручения Гамсахурдиа из Грузии, где уже вовсю бушует гражданская война, прилетел мой друг, вице-премьер Гурам Абсандзе. Я доложил Ельцину об его присутствии в зале, где проходило заседание, но тот сначала отреагировал вопросом: «А что он тут делает?», а после предложил грузинским представителям, если те желают, «посидеть и послушать». А закончился политический год 30 декабря, и отпраздновали мы это событие в Минске, где состоялся первый саммит руководителей СНГ, скорее ритуальный, чем деловой.

Вернувшись домой, думал: хоть в последний декабрьский день уйду с работы немного раньше. Не получилось – до вечера готовил для прессы материалы, разъясняющие позицию президента России по переходу в наступающем году к неконтролируемым ценам и зарплатам. Одному богу известно, что нас ждет. Нутром чувствую – жизнь легче не станет.

Осень 1991 года выдалась тяжелейшей для страны и невыносимо тяжелой для ее населения. Горбачев, не имея реальных рычагов управления, не предпринимал, да уже и не мог предпринять ничего для исправления ситуации. Ельцин едва ли не каждодневно обвинял его в бездействии, заявлял, что Россия будет самостоятельно переходить к рынку, и требовал раздела общесоюзной собственности. А тут еще правительство Силаева подлило масло в огонь – заявило, что введет в обращение собственную валюту. Население занервничало: что будет с нами и с нашими сбережениями?!