Этьен на всякий случай спрятал его ладонями и прогундосил:

– Кстати, твоя тетушка, Моник, в Перуж наведывалась.

– Моник! – всплеснула я руками. – Святая Клотильда! Как она?

– Нормально. Искала тебя. Я ей сказал, что ты в Париже и что ты – моя невеста. В гости звала.

– Поедем? – обрадовалась я.

– Почему бы и нет. Как-нибудь. Да, там в сумке тебе подарочек от нее, гребень деревянный…

За окном уже было светло. Я поразилась, как незаметно пролетела ночь. Этьен спрыгнул с кровати и потянулся:

– Знаешь, тот бриош с сыром меня ни капельки не удовлетворил. Пойдем искать еду?

– Думаешь, тут подают спозаранку? – усомнилась я.

– Уф, даже курам поутру просо сыплют. А мы за это еще и денег заплатим.

* * *

Этьен оказался прав. В таверне на первом этаже уже завтракали постояльцы, несмотря на ранний час. В наших желудках заурчало от запахов яичницы на сливочном масле, колбасы и свежей выпечки. Мы сели за грубо сколоченный стол, и сонная девица с всклокоченной прической спросила, что будем заказывать.

– Всего по два, – весело сказал Этьен и, окинув взглядом таверну, ухмыльнулся: – Мда… не Версаль.

– Послушай, а может нам стоит уехать? Помнишь, что граф говорил? – предложила я.

– Ладно, обвенчаемся и уедем. Хотя я бы посмотрел на столицу. Когда еще выберемся… – Этьен наклонился ко мне: – У меня перья в волосах, что ли? Чего та мадам на меня так пялится?

– Какая?

Этьен не успел ответить, как мимо нас, сбивая стулья, метнулась к выходу какая-то провинциалка. В глаза бросился красный шейный платок поверх зеленого платья. Безвкусица… За мадам из таверны выбежал испуганный мятый мужичок. Муж, наверное. Некрашеные створки дверей громко захлопнулись за ними.

– Странные, – заметил Этьен.

– Может, у них семейная ссора, – предположила я. – Или умер кто.

– Наверное.

С улицы послышались слезливые крики, шум, затем топот коней. Кто-то звал на помощь. Посетители потянулись к окнам. Хозяин приоткрыл форточку.

– Убивец, убивец, – заходилась в крике какая-то женщина. – Сюда!

Ей вторил мужской голос. Он что-то бубнил монотонно, словно объяснял или объяснялся, не расслышать толком что.

– Черт, ничего не видно. О-ля-ля, а полицейских сколько набежало! – присвистнул Этьен и встал из-за стола. – Пойду гляну, кто кого порешил.

Мне отчего-то стало тревожно. Я схватила его за руку:

– Не надо. Не ходи, Этьен.

Двери распахнулись, и полдюжины полицейских ввалились в таверну. За их спинами показалась дрожащая от страха тетка в зеленом платье. Она ткнула пальцем в Этьена и заверещала:

– Это он! Задержите, задержите его!

Этьен непонимающе оглянулся. За его спиной никого не было, лишь всклокоченная девица дальше по проходу. Полицейские в два счета подскочили к Этьену, скрутили ему руки за спиной и разоружили.

– Ээ… господа, в чем дело? Отпустите меня! – выкрикнул ошарашенный Этьен. – Чего вы слушаете какую-то умалишенную?

– Что вы делаете, господа?! – возмутилась я.

– Душегуб! – визжала тетка, и отчего-то ее омерзительный визг казался мне знакомым. – Он сыродела зарубил. Я видела, я видела! Спасите меня от него. Люди добрые! Это убивец!

В таверну с опаской вошел ее спутник. Полицейский рукой в перчатке обхватил щеки Этьена и заставил его повернуть лицо к мужичку, сминающему шляпу в руках.

– Это он, мсьё? Точно? Не ошибаетесь?

– Так точно, ваша милость, он самый, – кашлянув, подтвердил тот. – Видели мы его. Как топором размахивал. Как крушил все. Такой человек хороший был, мсьё Бандишу, а он его топором по голове. Даром, что смазливый и молодой. Ан тот еще лиходей. Страху мы натерпелись тогда, скажу вам прямо…

– Мсьё, это какая-то ошибка, – пробормотал Этьен.

А я впилась пальцами в край стола и похолодела. Было ясно, как день, что тетка в зеленом – нелепая свидетельница поединка с демоном в Бург-ан-Брессе. Она действительно видела Этьена с топором в руках… И не только она, выходит. Сквозь звон в ушах и оцепенение до меня донесся голос старшего полицейского офицера:

– Сударь, эти уважаемые граждане обвиняют вас в убийстве мсьё Бандишу, сыродела, совершенном вами в Бург-ан-Брессе, двадцатого мая сего года. Вам придется проследовать за мной.

– Я никого не убивал… Это ошибка. Вы все с ума сошли, что ли? – Этьен растерянно обернулся на меня. – Скажи им, Абели, скажи, что это ошибка!

– Это ошибка. Он не убивал… – пролепетала я, понимая, что лгу и не лгу одновременно. – Не забирайте его!

– Убивал или не убивал, на то существует дознание, – безразлично заявил полицейский и подтолкнул Этьена к выходу. Свидетели в страхе шарахнулись от арестованного.

Этьен обернулся. Он был перепуган не на шутку, но, облизав губы, хрипло проговорил:

– Абели, не переживай. Меня скоро отпустят. Это дурацкая ошибка. Я вернусь, и мы сразу поженимся…

– Идите, сударь, – приказал полицейский.

– А мы как же? – взволновался мужичок.

– И вы с нами, господа. Грефье запишет ваши показания.

Холодные капли пота заструились по моей спине, в висках застучало. Осознание страшной правды обрушилось на меня и раздавило: никому не докажешь, что сыродела в Бург-ан-Брессе убил не Этьен, а демон в его теле. А если докажешь, Тити отдадут на растерзание инквизиторам. Это значит, что его ждет эшафот или костер… Я начала задыхаться от этих мыслей.

Спасти Этьена могло только чудо. Но именно на чудо я больше не могла рассчитывать. Я отказалась от чудес… Господи… Земля ушла у меня из-под ног, и я закричала не своим голосом:

– Не-е-ет!

* * *

Потеряв голову, я бежала за уводящими Этьена полицейскими до самой Консьержери. Железные ворота в башню захлопнулись со скрежетом, и я осталась одна у грозной тюрьмы на серой набережной Сены. Рядом толпились женщины с корзинами, кургузые бедняки, угрюмые мещане. Девушка в бежевом чепце умоляла о чем-то охранника, совала в руку монеты.

Я окаменела от горя. Мой веселый, красивый, влюбленный мальчик в застенках самой суровой тюрьмы Парижа. Разве может это быть явью?

Кто-то осторожно тронул меня за плечо. Я с трудом повернула голову. Благообразная старуха в черном с сочувствием проговорила:

– Поплачьте, деточка, сердцу станет легче. Все мы тут такие. Слезами землю поим.

Я хотела что-то ответить, но не смогла выдавить ни звука. В голове пронеслось: «Он даже не позавтракал…»

– Если есть сбережения, отдайте стражникам. Я вот отдала. Мой сыночек теперь в камере получше, – скорбно похвасталась несчастная мать.