Впервые в жизни грозный властелин всея Руси пожалел о том, что не родился воином.

– Хорошо им, людям ратным, приняли смерть в бою за веру да отечество и сразу же на небеса взошли. А мы, цари, страдай за всю державу. Власть, она ведь только поначалу окрыляет, но с годами начинает на шее камнем виснуть и не в омут, в преисподнюю тянуть.

Припомнив о геенне огненной, Иван Васильевич аж застонал и сел в постели.

Из всей челяди в опочивальне государя находился только Годунов. Лик окольничего выражал привычную озабоченность, однако в черных, по-татарски раскосых глазах его светилось радостное нетерпение. Видать, Борис явился с какой-то вестью, и вестью, судя по всему, приятной.

– Как спалось, надежа-государь? – отвесив поясной поклон, подобострастно вопросил хитроумный царедворец.

– Душу понапрасну не томи, говори, зачем явился? – строго приказал повелитель.

– Даже и не знаю, с чего начать, слишком уж нежданно столь великая и радостная весть для всей державы русской до нас дошла.

– Ты вот что, речи витиеватые с Данилкой-палачом будешь вести, когда твой черед настанет, он это любит, а со мною просто говори, – пригрозил царь.

Боязливо пятясь, государь-то и на радостях прибить способен, окольничий единым духом выпалил:

– Сибирь казаки воровские покорили!

– Какие такие казаки? – Иван Васильевич аж вскочил с постели.

– Те самые, которых Строгановы тайком на службу взяли. Ты их, государь, за грабеж ногайских городков да каравана посла турецкого опале предал, а они этих разбойников приветили и в поход против татар сибирских снарядили. Я об этом год назад еще сказывал.

Гадить Строгановым у Бориса не было причин, но чтоб обезопасить себя от неприятностей, он решил поведать все, как есть. Подвиг-то казаки славный совершили, но ведь не по велению царя, а по своей разбойной волюшке да с купеческой подначки. Неизвестно, как еще Иван Васильевич на самоуправство эдакое взглянет.

Царю, однако, было не до пройдох-купцов и былых провинностей станичников, принесенное наперсником известие повергло его в трепетный восторг. Сибирь – это не Казань, не Астрахань. Это самый лакомый кусок былой Великой Золотой Орды. Причем кусок, который влезет в рот не каждому. И вот на тебе – шайка беглых варнаков одолела хана сибирского, которого и сам всесильный повелитель всея Руси тайком побаивался, потому и Строгановым запретил ордынцев гневить. В такое верилось с трудом.

– А ты не врешь, пес шелудивый? Откуда сия весть? – Посольство прибыло от атамана Ермака.

– А то не самозванцы-шаромыжники, которые хотят обманом награду получить?

– Нет, мой государь. Самые что ни на есть казаки. К тому же разодеты, как князья, и дары такие привезли, с которыми любая награда не сравнится. Да ты и сам увидишь, коль захочешь их принять, – уверенно ответил Годунов.

– Вели, чтобы одежды подавали, тотчас же приму.

– Куда прикажешь привести станичников? Они возле крыльца дожидаются.

– Ты же сам разбойников в послы определил, стало быть, веди в палату грановитую, не в опочивальне ж мне твоих воров встречать, – усмехнулся Грозный-государь.

43

Едва переступив порог, Иван Васильевич окончательно уверовал, что счастье улыбнулось ему не в шутку, а всерьез. Лишь скамейки возле стен, на которых восседали думные бояре, да ковер, лежащий на проходе к трону, не были завалены мехами, остальной весь пол скрывали горы драгоценной мягкой рухляди. Глядя на огромные вязанки не каких-нибудь белок иль куниц, а черно-бурых лис и пушистых сибирских соболей, он едва не вскрикнул от восторга – это были не просто дары, это были настоящие сокровища.

Взойдя на трон, государь нетерпеливо вопросил стоявшего по леву руку Митьку:

– А где казаки-то?

– Годунов с минуты на минуту должен привести.

– Поди, поторопи.

Трубецкой метнулся к выходу, но тут же воротился, громогласно объявив:

– Посланец атамана Ермака, Иван Кольцо с сотоварищами.

В распахнутую князем дверь неторопливым, чинным шагом вошли станичники. Их было трое, большее число охранники просто побоялись допустить к государю, и, пожалуй, не напрасно. Статные, высокие, как на подбор, разбойники-казаки напоминали сказочных богатырей, способных сокрушить любую преграду.

Подойдя к великокняжескому престолу, те двое, что шли чуть позади, остановились, а передний, он, видать, и был посол, поднялся к трону. Опустившись на одно колено, казак склонил перед царем свою буйную, тронутую легкой сединой чернявую голову.

– Встань, – милостиво дозволил Иван Васильевич, но, как только атаман поднялся, царь в ужасе воскликнул: – Ванька, Колычев!

Трудно, почти что невозможно было признать в матером казачине шаловливого красавчика Ванюшку Колычева, племянника замученного митрополита Филиппа, но государь, однако же, узнал своего бывшего стремянного. «А Малюта уверял, будто бы весь род их извел под корень. Выходит, врал, паскуда. Ну конечно, был же слух, что Ванькина сестрица раскрасавица из родительского дома с полюбовником на Дон сбежала. Видать, и он, когда опала началась, вслед за ней к разбойникам подался. Ишь, в орла какого из желторотого щегла обратился», – уже более спокойно подумал Иван Васильевич.

В ответ на возглас повелителя всея Руси посол казачий даже глазом не моргнул. Улыбнувшись, он с почтением, но уверенно возразил:

– Извиняй, надежа-государь, ошибся ты. Иван я, верно, фамилии же вовсе не имею, потому как не боярин и не князь, а средь братьев-казаков Кольцом зовусь, – при этом правая его рука невольно легла на левый бок, туда, где завсегда висела сабля, однако сабли не было, ее забрали стражники при входе.

Митька Трубецкой почуял неладное и сделал шаг вперед, но царь поставил перед ним свой посох – не суйся, мол, когда не велено.

– И то верно, Ивашка Колычев-то трусоватым был. Скуратов сказывал, когда за ним пришли, со страху удавился, а ты, видать, на редкость отчаянный. Мы ж разбойника Кольцо за ослушание год назад еще приговорили к смерти, – язвительно промолвил он.

– Казаку, тем боле атаману, быть робким не положено, – гордо заявил Ванька-старший. – Но не из лихости и уж, конечно, не по глупости к тебе я, государь, явился, просто дело мне поручено великой важности.

– Разве могут быть дела у человека важнее его жизни? – искренне удивился помазанник божий.

– Конечно, – коротко ответил разбойник, при этом в голосе его царю послышалась такая святая уверенность, что он поверил – варнак не врет и действительно до самозабвения предан если не ему, то вере и отечеству, а кто посланник атамана Ермака на самом деле, Кольцо или Колычев, какая разница. Ради царства Сибирского провинности как одного, так и другого нетрудно позабыть.

– Ладно, не будем былое ворошить. Не зря же говорится, кто старое помянет, тому глаз вон, – снисходительно махнул рукой Иван Васильевич. – Сказывай про дело, за которое даже голову готов сложить.