Зато встретивший Родика мужчина, максимально возможно развернувшись в его сторону и положив автомат к себе на колени, проявлял характерную для таджиков общительность.

— Номи манн[39]Касым, — представился он и сообщил: — Сардор сказал, что вы из самой Москвы. Русские — наши ака[40]. Мы все надеемся на помощь Москвы.

— Я родился в Москве, — отозвался Родик. — В Душанбе у меня есть квартира. Я здесь часто бываю.

— Как у вас в Москве? Что происходит? Что про нас рассказывают? Как Ельцин? — забросал он Родика вопросами.

— Нормально, — коротко ответил Родик, не желая вступать в возможную полемику, полагая, что ничего нового не услышит.

— А у нас, око…[41]— и Касым начал о чем-то рассказывать.

Родик сперва попытался привыкнуть к его выговору, а потом, устав, перестал вслушиваться и ограничил свое участие в разговоре кивками и междометиями, которые можно было понять как угодно. Вероятно, Касыма это вполне устраивало, и он вел практически монолог, пока не доехали до первого блокпоста. Там машину остановили несколько таджиков в штатской одежде и с автоматами наперевес.

Касым прервал разговор и, перекинув автомат через плечо, вышел из машины. Родик, зная должностное положение Абдулло Рахимовича, считал, что блокпост — формальность. Однако от группы вооруженных людей, к которым подошел Касым, отделились два человека, одетых, поверх рубашек и брюк, в синие засаленные чапаны[42], из которых клочьями торчала вата. Они направились к машине. Родик увидел, как сидящий рядом с ним мужчина напрягся и переложил автомат на колени, а водитель задержал руку на рычаге переключения передач.

Возле машины мужчины разделились. Один остановился в нескольких метрах и, взяв автомат наперевес, направил ствол на салон, второй подошел вплотную к «Волге» и, недружелюбно окинув взглядом сидящих внутри, обратился к Родику:

— Выйдите, пожалуйста.

Родик, оглянувшись на сопровождающего и не увидев никакой реакции, открыл дверь и вышел, ожидая, что у него потребуют паспорт, как это происходило несколько раз в Душанбе.

Он потянулся, распрямляя затекшее от долгого сиденья тело, и наклонился к висящему в салоне пиджаку за паспортом. Мужчина что-то неразборчиво крикнул и, угрожающе поведя стволом автомата, спросил:

— Куда следуете?

— В областной центр, — недоуменно ответил Родик, оставив попытку достать паспорт.

— Зачем?

— По делам в облисполком.

— По каким делам?

— По разным.

— Руси? Москва?

— Я живу в Душанбе, но и в Москве тоже.

— Сбежал? Зачем вернулся?

Родик решил больше не отвечать, ощутив нечто, похожее на страх, и почему-то вспомнив, как на охоте ему в грудь уперся ствол карабина Ивана Петровича. Он отступил на шаг и, посмотрев в сторону блокпоста, увидел Касыма. Тот шел к ним в сопровождении мужчины в камуфляже, перетянутом портупеей с кобурой, из-под незастегнутого клапана которой торчала ручка пистолета. Родик не понял, что сказал этот мужчина по-таджикски, но допрашивающий, недобро сверкнув глазами, отошел в сторону, а его напарник перекинул автомат через плечо и, не оборачиваясь, направился к блокпосту.

— Ассалому алайкум. Извините, — сказал мужчина Родику. — Не обращайте внимания. Абдулло Рахимовича мы знаем и уважаем. У нас объединенный блокпост. Поймите правильно — военное положение. Счастливого пути!

— Рахмат. Никаких проблем, я все понимаю. Так и должно быть, — ответил Родик, хотя ничего не понимал.

Касым, взяв его под локоть, молча помог сесть в машину, потом занял свое место, и водитель без промедления резко нажал на газ.

Вскоре Касым опять развернулся к Родику и сказал:

— Око, следующий блокпост проедем не останавливаясь. Там уже наши.

— А это чьи? — недоуменно спросил Родик, впервые за время пребывания в Таджикистане поняв, что находился в опасности.

— Разные. Они привыкли всех останавливать и грабить. Арбуз, дыню везут — и то половину отнимут. В багажник залезут— запаску своруют, инструменты возьмут. А уж если что ценное… Люди их боятся. Я же, пока ехали, рассказывал…

— Да-да, — перебил Родик, чтобы остановить поток такого большого количества исковерканных русских слов. Однако, подумав, все же спросил: — А если бы вы не договорились, что могло бы произойти?

— У-У-У. Бад…[43]Гап хамин, ки…[44]Ин чи нам дорад?[45]В общем, люди у нас пропадают. Машины пропадают. Многие стали плохо относиться к русским. Могут убить. Кто искать будет? Знаете, сколько погибло людей? Невинных. Стариков, женщин, детей. Кто их убил? Сосед соседа убивает. Все грабят…

— Ясно. Разбой, безвластие и мародерство. Что, нельзя как-то с этим бороться?

— Не знаю. Это у сардора надо спросить.

— Спросим… — автоматически повторил Родик, думая совсем о другом.

Касым продолжал говорить, но Родик, расслабившись и уняв дрожь в руках, снова перестал его слушать. Его сознание лениво отмечало пустынные поля с по-осеннему пожухлой и до неестественной желтизны выгоревшей на солнце растительностью, редкие встречные машины, каменные русла ручьев и рек, бело-серые придорожные строения. Наблюдая эту, подвижную только благодаря движению автомобиля, картину, Родик задремал. Разбудил его резкий толчок. Автомобиль, вероятно, попал в какую-то выбоину на дороге. Картина за стеклами изменилась. Вдоль шоссе тянулись полуразрушенные строения, среди которых иногда просматривались фигуры людей, одетых во что-то пестрое. Родик сообразил, что это женщины, и уже хотел спросить Касыма, где они находятся, но тут через лобовое стекло увидел знакомые ворота кирпичного завода и понял: перед ним до неузнаваемости изменившийся областной центр. Касым, перемежая таджикские и русские слова, говорил что-то о войне, но Родик и без его объяснений все понял, хотя никогда раньше не попадал в места недавних боевых действий. Он снова забеспокоился о своей безопасности.

Здание облисполкома, казалось, не изменилось. Двое вооруженных автоматами мужчин мгновенно распахнули ворота, и они въехали на чисто убранную территорию. Ухоженные насаждения, искусственные водоемы разительно контрастировали с только что виденными городскими пейзажами. Это успокоило Родика, и, пока они поднимались по лестнице, он полностью овладел собой, подавив неприятное чувство, которое, как он разобрался, было не чем иным, как страхом.