Я сидела, пока Темплтон клацал по клавишам, и старалась думать, что бы Йоланде хотелось, чтобы я сделала. У меня оставалось процентов тридцать зарядки в телефоне, и я расходовала ее на попытки снова дозвониться до ее отца. На этот раз даже до голосовой почты не добралась. Подошла к открытой двери гаража. Миля голубого неба простиралась над Скалистыми горами, а в нем ничего, кроме нескольких толстых разрозненных островков облаков.

Урсула стояла посреди своего палисадника, опершись на грабли, и изучающе разглядывала меня. У ног ее собралась небольшая кучка сверкающих кристаллических осколков.

– Ты о чем думаешь? – спросила Урсула.

– Считаете, что дождь пойдет?

– Может, попозже накрапает, – осторожно ответила она.

– По-моему, мне следует наведаться к доктору Рустеду. Это отец Йоланды. Кому-то нужно поставить его в известность о том, что случилось с его дочерью. Легче мне поехать к нему, чем ему приехать ко мне. Ему шестьдесят четыре, и он совсем не троеборец.

– Где он живет?

– В Денвере.

– Как ты собираешься туда добраться?

– Думается, придется идти пешком. Никто сейчас никуда не ездит. На дорогах полно иголок.

– Ты знаешь, что это тридцать миль?

– Знаю, мэм. Потому-то и думала, что уж если идти, то лучше поскорее. Если выйти через часок, то завтра к ночи могла бы вернуться.

– К тому же завтра к ночи ты могла бы и погибнуть, если б под еще один ливень попала.

Я шею вытянула.

– Ну, я б за небом бдительно приглядывала и неслась бы под крышу, едва оно начало бы темнеть.

Урсула крепко обхватила ручку грабель и призадумалась, хмурясь своим мыслям.

– Я тебе не мать, – сказала она наконец. – Так что запретить тебе не могу. Только я хочу, чтобы ты эсэмэсками регулярно держала меня в курсе твоего продвижения. И когда вернешься, приходи прямо сюда, чтоб убедить Темплтона, что с тобой все в порядке, чтобы он за тебя не волновался.

– Слушаюсь, мэм.

– Жаль, у меня пистолета нет, чтобы тебе одолжить.

– Зачем? – спросила я, и вправду удивившись.

– Затем, что от закона едва что останется, а там целый большой город, полный охваченного ужасом народа. Люди проснутся нынче в отравленном мире, и кое-кто из них не найдет причин воздерживаться от жутких дел, о каких они всегда мечтали. – Подумав еще, она вскинула брови. – Есть у меня большое ржавое мачете. Его ты сможешь взять с собой. Я держу его, чтобы кусты подравнивать.

– Нет, мэм, – сказала я. – Если я в драку ввяжусь, то, скорее всего, промахнусь да по коленке себя тяпну, чем кого-то ударю. Лучше подержите его у себя. Я буду держаться основных автострад. Вряд ли среди бела дня придется тревожиться о чем-то.

Повернувшись, я пошла обратно в гараж. Темплтон уже все отстукал и заявил, что готов стать летучей мышью. Я обхватила его за талию, подняла и повесила вверх ногами на велосипедную вешалку. Он повис над заляпанным грязью матрасом, положенным на тот случай, если малый сорвется.

– Слышь, малец, – начала я.

– Я все слышал, – уведомил он. – Слышал, как вы говорили.

– Не хочу, чтоб ты хоть сколько-нибудь обо мне беспокоился. Если дождь пойдет, я укроюсь. Все со мной будет отлично. А ты сиди дома или в гараже, пока меня не будет.

– Мама так и так не даст мне выйти.

– Не даст, и правильно сделает. Кончились деньки, когда ты летучей мышью летал, где хотел. Кстати, я в Денвере загляну в Федеральное управление авиации, сообщу им, что ты вытворяешь. Пусть знают, что ты порхаешь в ночи без лицензии. Посмотрим, не обрежут ли они тебе крылышки раз и навсегда.

– Лучше тебе этого не делать, – потянул он.

– Попробуй мне помешать.

Малый зашипел по-змеиному и выставил на меня свои пластиковые клыки. Я потрепала его по волосам и сказала, что мы скоро увидимся.

– О Йоланде и ее матери не беспокойся, – серьезным тоном выговорил он. – Если ты не вернешься, мама сообразит, что с ними делать. Она их, наверное, в огороде посадит.

– Отлично. Надеюсь, она вырастит из них что-нибудь славное. Йоланду, наверное, порадовала бы идея вернуться связкой томатов.

– Мама не любит обниматься с людьми, – сказал Темплтон, по-прежнему вися верх ногами, его бейсболка свешивалась почти до пола. – А ты меня обнимешь?

– А то! – ответила я и обняла его.

Мне потребовалось лишь немного пройтись по улице, чтобы уяснить себе, до чего труден будет поход до Денвера. Дорога была покрыта ковром крепких, как сталь, иголок с полдюйма длиной. Одна прошла сквозь мягкую резину подошвы моей кроссовки и впилась мне в свод правой ноги. Я присела на бордюр, чтобы вытащить ее, и тут же с воплем вскочила: еще три иголки торчали из моей дурной задницы.

Я взобралась по внешней лестнице к себе в кладовку на втором этаже. Подо мной, в квартире Андропова, дым стоял коромыслом. Орал проигрыватель, изрыгавший оперную русскую музыку. Где-то в глубине здания так же громко надрывался телевизор. Мне было слышно, как киношный сердцеед Хью Грант лукаво остроумничал голосом таким же громким, как глас Божий. Напоминаю: электричества не было во всем Боулдере, все оборудование соседа работало от аккумуляторов.

К приезду Йоланды я вымела и вымыла всю квартиру. У меня нашлась бутылочка масла сандалового дерева с шалфеем, и все помещение будто обцеловано было губами, хранившими сладостный аромат высокогорья.

У меня всего четыре комнаты. Гостиная плавно перетекала в небольшую кухню. Имелась спальня и кабинетик на задворках. Пол был из старой сосны, давным-давно покрытый лаком, он желтел, цветом все больше приближаясь к янтарю. У нас вряд ли было что-то, что можно бы назвать мебелью, не считая кровати с дешевым матрасом и плакатом Эрика Чёрча[100] над нею. По виду немного. Зато мы прижимались друг к другу на этом матрасе, телик смотрели, порой целовались и тискали одна другую. У Йоланды в моей квартире была ее любимая подушка, и, заглядывая в спальню, я могла видеть выцветшую лиловую наволочку, аккуратно пристроенную в изголовье кровати. При виде ее вся решимость отправиться в поход едва не покинула меня, и я снова почувствовала, что мое сердце разбито.

Прилегла ненадолго и уютно свернулась калачиком, прижав к себе ее подушку. От нее все еще исходил запах Йоланды. Когда я закрывала глаза, мне почти удавалось убедить себя, что она здесь, со мной на кровати, что мы только что примолкли в одном из долгих сонных разговоров, какие мы так часто вели, едва проснувшись поутру. Мы могли весело спорить почти обо всем: кто из нас лучше смотрится в ковбойской шляпе, поздно ли нам учиться на ниндзя, есть ли душа у лошадей.