— И все же как мне начать? — настаивала Хулия, приходя в отчаяние.

— Глубоко дыши. Успокойся. Постарайся найти внутреннее равновесие. И помни, на что ты способна благодаря своему дару.

«Помни, на что ты способна благодаря своему дару».

Эта фраза отозвалась во мне каким-то необычным эхом. Привязанная к носилкам и поставленная почти в вертикальное положение, я вдруг ощутила, что волосы у меня встали дыбом, а по спине побежали приятные мурашки. Весьма необычная реакция с учетом обстоятельств. По какой-то неизвестной причине мои мышцы расслабились и физическое напряжение, накопившееся после беспокойной ночи в Халлаке, утреннего подъема на вершину Арарата и даже встречи с Мартином, полностью улетучилось.

Я почувствовала себя хорошо. Безмятежно. Близость Мартина, несмотря ни на что, вселяла в меня уверенность. В этой буре эндорфинов я различила отзвук далекого благополучия, комфортной знакомой жизни, из которой я была вырвана целую вечность тому назад. Каким-то естественным образом, без испуга и удивления, я открыла для себя нечто необычайно важное. Это произошло, когда я взяла в руки камни. Они — а не наркотик и не гипнотическое внушение, — и только они явились источником моего умиротворенного состояния.

Если за тридцать с лишним лет жизни я и выучила что-то из психологии, то это лишь то, что ничего на свете не происходит без нашего предварительного разрешения. Это безмолвное согласие дается добровольно, и, коль скоро оно дано, «незримое» немедленно вторгается в твою жизнь. Поэтому, когда Мартин попросил меня вспомнить, на что я способна со своим даром, чтобы помочь его друзьям, я не отказалась и тем самым дала ему карт-бланш. Для него это было очевидно. Поэтому он без опаски вручил мне адаманты и велел активировать их.

Я могла сжать кулаки и не взять камни, но все-таки приняла адаманты в раскрытые ладони.

Я могла уронить их на землю. Но не сделала этого.

— А сейчас, — прошептал он мне на ухо, — позволь им руководить тобою. Не прилагай усилий, chérie. Смотри на стол. «Амрак» ты уже видела. Вглядись в его знаки и внимательно всмотрись в то, что находится перед тобой, — в ковчег. В глубине души ты найдешь нужные звуки, чтобы произнести их. Соединяй их. Визуализируй. Играй с ними… Все вместе это поможет обрести правильный тон, чтобы этот ледник зазвучал и, как девять тысяч лет назад, снова обрел связь с Создателем. Ты владеешь нужным даром.

— Не знаю, получится ли. — Мои губы произнесли это помимо моей воли, без особой уверенности. — Я уже давно не…

— Получится, — мягко перебил меня Мартин. — Верь нам.

И тут я сдалась. Я сжала в руках адаманты и плотно зажмурила глаза.

Вначале я не почувствовала ничего необычного. Их гладкая прохладная поверхность не пробудила во мне никаких эмоций. Только лишь за секунду до этого, пока я вызывала в памяти высеченные на скале знаки, мне показалось, будто по их прожилкам пробежал легкий отблеск. Некий бледный свет, почти незаметные блики, похожие на те, которые они испускали в день моей свадьбы. Я подумала, что ничего не случится, если я еще раз попробую испытать их силу.

Только один раз.

«Последний», — сказала я про себя.

— Почувствуй, как они пульсируют. — Я услышала приказ Шейлы. Ее голос звучал приглушенно. Казалось, он доносится до меня со дна бассейна.

— И постарайся обнаружить то, что вас объединяет, — добавил Даниэль. — Чистая вибрация — это единственный язык, доступный небесным сущностям.

— Мы привезли тебя сюда, чтобы ты установила для нас связь с ними. Помоги нам, Хулия!

«Помоги нам».

Эта просьба эхом отозвалась в моем разуме.

«Помоги нам, Хулия!»

Это была отчаянная мольба. Очень сильная.

«Помоги нам», — повторяли они.

Почти молитва. Мантра. На самом деле, она была не нова. Я слышала ее раньше, много лет назад.

В далеком детстве.

Я закрыла глаза.

Хотя я родилась в Галисии, в пределах границ Древнего мира, и выросла в окружении рассказов о привидениях и призраках, о демонах, похищающих детей, и о духах, их защищающих, я всегда прилагала особые усилия, чтобы ни во что подобное не верить. Не то чтобы я считала себя скептиком, воспринимающим только те явления, которые способна интерпретировать наука. Вовсе нет. В девять лет еще никто не умеет мыслить в рациональных терминах, а наука — это всего лишь еще одно слово из умных книжек. Причина моего неверия объяснялась куда более тривиальным образом: я испытывала страх. Глубокий атавистический страх, преследовавший меня с самого момента рождения.

Однажды в ночь накануне Дня всех усопших, очень похожую на ту, когда меня увезли в Турцию, произошло нечто, погребенное в моем подсознании под ярлыком «ужас». Моя тетя Ноэла и бабушка Кармен пришли за мной в спальню, чтобы отвести меня на место, которое я буду помнить всегда.

Мне скоро должно было исполниться десять. Тетя Ноэла недавно овдовела после смерти брата моей матери, и мама сочла, что ей пойдет на пользу погостить у нас в эти дни, когда принято ходить на кладбище и на заупокойные мессы, и немного рассеяться в обществе забавной маленькой племянницы.

Как и всегда в ту пору, я отправилась в кровать вскоре после ужина. В доме царил такой холод и сырость, что благоразумно было лечь спать пораньше и согреть постель до того, как ночная влага пропитает ее окончательно. Если мне везло, то в десять часов я уже спала. И тот вечер не явился исключением. Однако затем произошло то, чего я никак не могла предвидеть. Бабушка и тетя дождались, пока заснет мама, пришли за мной, не предупредив заранее, и торопливо вытащили меня из кровати. Они даже не дали мне одеться как следует. Казалось, они очень нервничали, шептали бессвязные обрывистые слова, словно что-то гнало их прочь из деревни. Они неуклюже натянули на меня старый синий анорак и запихнули меня на переднее сиденье нашего видавшего виды «ситроена» так быстро, что я и пикнуть не успела.

— Куда мы едем, тетя? — спрашивала я, протирая заспанные глаза.

— Мы с бабушкой хотим тебе кое-что показать.

— А что? — зевнула я. — Что?

— Мы хотим узнать, являешься ли ты одной из нас, девочка. Есть ли у тебя особое зрение.

Я взглянула на нее с опаской.

— Не бойся. Все будет хорошо.

И больше тетя Ноэла ничего не сказала.

Когда через три часа тряски по извилистой, неровной дороге мы прибыли на место, я с облегчением обнаружила, что оно мне хорошо известно. Правда, я никогда не бывала там зимой и тем более ночью, но сразу же догадалась, что меня привезли на пляж Лангостейра, растянувшийся почти на два километра вдоль небольшой бухты, покрытый белым песком и окруженный вечнозелеными райскими холмами недалеко от мыса Финистерре.[37]В строгом смысле слова это и был конец света, край обитаемого мира. Быть может, именно поэтому я удивилась, обнаружив в сиянии луны, что пляж был заполнен людьми. Я насчитала по меньшей мере двадцать женщин с детьми, носившимися вдоль берега в столь позднее время. Царил жуткий холод. С моря задувал ледяной ветер. Казалось, эта толпа что-то празднует. Они привезли с собой корзинки с едой, напитками, вином и огромные оплетенные кувшины, которые открывали под непринужденный разговор в призрачном ночном освещении.