Но то, что все эти смелые и отважные люди защищали её, никому вроде бы не нужную — восхищало.

Вот тогда она и сказала:

— У вас есть раненые? Фрида, прекращай реветь и неси мою шкатулку с лекарствами. И порви несколько запасных юбок на бинты, будем помогать…

* * *

И снова дорога, дорога… Мерно цокают лошадиные копыта, экипаж чуть покачивается на рессорах — новом, но таком полезном изобретении, избавившим путешественников от утомительной тряски, когда кузовок подвешивался к платформе на цепях или верёвках… Притихшая Фрида что-то сосредоточенно шепчет сама себе в уголке — видимо, повторяет первые наставления Али. Девушка-то она не глупая, просто легкомысленная; но вот после выговора почувствовала свою вину — и изо всех сил старается её исправить…

С выездом они, конечно, задержались.

А всё потому, что ожидаемые целители нагрянули в лагерь ближе к полудню. Четверо монахов-целителей прибыли из расположенного близ Питивье монастыря святого Пантелеймона. Тук связался с ними ещё ночью, но святым отцам понадобилось время на сборы в дорогу: учитывая предварительные диагнозы, полученные от собрата, они не только вооружились целым грузом снадобий, но прихватили с собой несколько особо оборудованных телег для перевозки раненых. Конечно, верхом им добраться было бы вдвое быстрее; но, узнав о помощи, оказанной Ирис, монахи справедливо рассудили, что раз никто, благодарение Господу, не умирает, напротив: после обработки ран и переломов чудесным зельем пострадавшие крепко спят — два-три часа промедления не страшны. Зато есть возможность безопасно доставить всех, кто не в состоянии сесть в седло. А уж в обители их живо поставят на ноги.

Пустые грузовые возки за ненадобностью отослали в Эстре.

Уступая настойчивым просьбам Ирис, обеспокоенной не только минувшими событиями, но и судьбой драгоценного груза, маршал Винсент сообщил, что все коллекции, предназначенные в дар Лютецкому и Сорбоннскому университетам, были переправлены через Эстрейский Старый портал напрямую в столицу, и уже размещены в хранилищах Лувра. Оказывается, из Эстре вместе с кортежем выехали пустые повозки, забитые, дабы не обнаруживать свою лёгкость, мешками с песком. Казалось, к чему такие предосторожности, на деле оправданные? Да к тому, что из особых источников — особых, подчеркнул маршал, — стало известно, что некоей гостьей короля и герцога интересуются высокопоставленные лица из одного, пока неназываемого, соседнего государства, не всегда и не во всех отношениях лояльно настроенного к Франкии. Пока неясно, что более интересует этого, невнятно обозначенного, соперника: сама ли Ирис, как подданная Османской империи, её ли магический дар, или нечто ценное, сокрытое в наследии Аслан-бея. Последнее — весьма вероятно, ибо, оказывается, охранниками Эстрейского университета не так давно были пресечены две попытки взлома кладовых, в которых как раз и размещались артефакты и коллекции знаменитого учёного.

В ту самую ночь, когда граф де Камилле заработал рану в боку, была, оказывается, пресечена попытка выкрасть саму Ирис. Но, поскольку всё обошлось благополучно, те, кто отвечали за её безопасность, решили пока не тревожить гостью. Причины нападения могли быть просты — выкуп за богатую путешественницу. Для того чтобы убедиться в определённых намерениях неизвестного противника, рейтары имитировали своё отбытие, а сами укрылись в возках. Лес — на редкость удобное место для засады, особенно когда путешественники, очарованные его красотами, забываются, а немногочисленная охрана теряет бдительность.

(Тут Ирис густо покраснела, вспомнив свою восторженность, казавшуюся теперь глупой, и порхание по полянам…)

Вот и подтвердилось, что и в самом деле за вдовой и наследницей Аслан-бея ведётся целенаправленная охота. И теперь, хочешь, не хочешь, а надо ей это знать, чтобы каким-то случайным своим поступком не сыграть на руку враждебной силе. Осторожность и ещё раз осторожность!

Правда, пока что у них есть время перевести дух и продумать дальнейшие действия. Ибо каких-либо следов второй летающей или шустро бегающей твари на месте несостоявшегося похищения не заметили… хоть и обнаружили неподалёку закрытую карету — очевидно, для увоза пленницы. Но донести заказчику похищения, что его планы провалились, пока некому.

Но главное, что Ирис Рыжекудрая, а ныне — Ирина Модильяни, ибо вместе с крещением и именем, созвучным прежнему, ей была присвоена и фамилия крёстного отца — не должна дрожать, как осиновый лист, и таиться на каждом углу. Наблюдение за ней ведётся постоянное и, как она могла уже убедиться, действенное, а в Лютеции к людям маршала присоединятся собратья Тука из Инквизиции: у них превосходные наблюдатели, невидимые и неслышимые. Маршал уверен: ещё немного — и они обнаружат и разоблачат заговорщиков, и вот тогда-то узнают суть их стремлений.

…Вспоминая их с Винсентом недавнишний разговор в отдалённом уголке поляны, в стороне от лишних ушей, Ирис только вздохнула.

Похоже, чудесной и беззаботной жизни пришёл конец. Радужная аура, окружавшая её пребывание во Франкии с тех минут, как она ступила на Марсельский берег, потихоньку рассеивалась. А она-то воображала, что только в Серале, где девы в борьбе за внимание Солнцеликого строят противницам тайные и явные козни — настоящий гадюшник, а здесь, в волшебной стране её мечты, всё будет расчудесно… Сколько раз твердил эфенди о несовершенстве этого мира, о том, что в любой стране найдутся коварные и бессердечные люди, затаптывающие тех, кто слабее — и не только ради низменных целей, но просто для удовольствия! Сколько приводил примеров коварства, интриг, попирания ценностей, семейных, духовных… Да, она внимала его мудрости, но почему-то, приехав сюда, напрочь забыла об опасениях: ей так хотелось видеть во Франкии рай на земле.

Что ж…

Она сжала кулачок, и, неожиданно для себя, сердито тряхнула головой. Чудесные рыжие локоны, наспех сколотые шпильками, упали на плечи тяжёлой волной, вспыхнув на солнце, заглянувшем в карету, почти живым пламенем. Правда, любоваться им было некому, поскольку граф на сей раз ехал верхом, вместе с охраной, не желая более стеснять даму в карете. Ну и пусть, меньше будет поглядывать укоризненно… Его отсутствие оказалось весьма полезным: не отвлекаясь на чужое присутствие, Ирис твёрдо решила, как ей жить дальше.

Вот ещё — бояться и трястись! Франкия и впрямь чудесная страна, как и Османия, люди и там, и здесь прекрасны и добры, пусть и не все, но пока что ей встречались лучшие. В каждой стране процветают свои Хромцы, плетут интриги иные Гюнез и Махмуд-беки, а их прихлебатели жалят исподтишка своих жертв. Но мир состоит не из них одних.

А эфенди учил: подобное притягивает подобное. Она-то считала, что ей неслыханно везло на хороших людей, но, наверное, в ней самой содержится нечто такое, что позволяет пересечься их жизненным путям. Значит, самое главное — не впускать Зло в собственную душу. И тогда, что бы ни случилось — она никогда не останется одна. Сама Судьба придёт на помощь.

Не унывать и не сдаваться. Вперёд, в Лютецию!

… На повороте в обитель святого Пантелеймона кортеж остановился. Ирис сердечно простилась с ранеными рейтарами, пожелала скорее выздороветь и оказаться в строю. С одной из повозок спрыгнул Кизилка и, гордо распушив хвост, попросился на ручки и в карету с удобными мягкими сиденьями. Неугомонный котяра успел переспать в ногах у всех лежачих больных, и те совершенно серьёзно заявляли, что каждый, кому питомец целительницы вылизал руку или лоб, или палец на раненой ноге, чувствует себя не в пример лучше. Уже мелькнуло в разговорах словечко «фамильяр»… Но хозяйка рыжего лишь отмахнулась. Да какой из него фамильяр, просто многие коты — целители, кто-то в большей мере, кто-то в меньшей… Вот заведите — и сами убедитесь.