По бледным щекам Симоны потекли слезы.

С величайшим трудом Трой удержался, чтобы не взять ее маленькую ручку в свои. Он добавил:

— Мы не охотимся на тех, кто пострадал.

Трой догнал Барнаби у главного входа.

— Ты никогда не сдаешься, не так ли, Гевин?

— Что вы имеете в виду?

— Эта женщина не в том состоянии, чтобы сбылись твои тайные помыслы.

— На самом деле, сэр, никаких «тайных помыслов», как вы это называете, у меня не было. — Они направились к автостоянке. — И я сам вижу, в каком она состоянии, большое спасибо. Можно подумать, — продолжал сержант Трой, сердитым рывком открывая дверь «ровера» и забираясь в него, — что я из тех людей, которые думают только об одном.

В тот же день по просьбе старшего инспектора Барнаби в участок пришла женщина, сообщившая, что видела Симону Холлингсворт, в парике, очках и розовом жакете, в автобусе до Эйлсбери.

Свидетельница была разумной, совсем не из тех, кто хочет себя показать, и просто радовалась, что ее вклад в дело оказался полезным. Снабдив ее чашкой чая и печеньем, женщину оставили с художником. Она постаралась описать ему, насколько могла вспомнить, вид парика и дизайн солнцезащитных очков.

Через пару часов подробный набросок Симоны в парике и очках был передан полицейской пресс-службой газетам и телепрограмме «Свидетели преступления». Сознательным гражданам предлагалось связаться с полицией, если они видели эту женщину в последние две недели.

Барнаби позвонил Эвис Дженнингс и попросил поддерживать постоянную связь с полицейским участком, пока Симона будет жить в доме доктора. Он сам приедет поговорить с миссис Холлингсворт на следующий день или чуть позже. Его следует немедленно проинформировать, если покажется, что память к ней вернулась, или она соберется уйти, хотя бы и к себе домой, в «Соловушки».

Старший инспектор прочел показания людей, которые присутствовали при инциденте с фургоном. Одна женщина сказала, что Симона «как бы выкатилась» из машины. Другая видела, что ее вытолкнул мужчина, сидевший за рулем. Третий свидетель решил, что ее выбросили сильным ударом. Все согласились с тем, что никакой борьбы не было. У человека, который сидел с ней до приезда скорой помощи, сложилось впечатление, что она была без сознания еще до того, как упала на тротуар.

Все были настолько сосредоточены на Симоне, что почти не вспоминали о водителе. Но сообразительный юноша с острым зрением, приметивший, что фургон был грязно-желтым и очень ржавым, записал номера машины. При проверке оказалось, что она числится в угоне.

Пока что продолжавшийся уже второй день поиск возможных свидетелей в окрестностях Флавелл-стрит дал только один действительно интересный результат. И он, по крайней мере отчасти, подтверждал историю Сары Лоусон.

Парочка, выезжавшая на «форде фиеста» из гаража позади дома, видела мужчину, который взбегал по железной лестнице. Он вошел в номер тринадцатый через кухонную дверь, даже не постучавшись. По утверждению этих двоих, мужчина, одетый в джинсы и черную футболку, имел темные вьющиеся волосы и был не очень высок. Поскольку видели его со спины, лица описать не смогли. Двигался он как молодой. Пара предположила, что ему не больше тридцати. Все это произошло около двух тридцати во вторник одиннадцатого июня.

Супругам предъявили фотографии Сары Лоусон и Симоны Холлингсворт, но опознали они только Сару.

Она запомнилась еще полудюжине людей, в основном посетителям прачечной и покупателям мистера Пателя. Некоторые из них сошлись во мнении, что выглядела она совершенно потерянной и неприкаянной.

На следующее утро Сара Лоусон должна была предстать перед магистратским судом. На освобождение под залог она рассчитывать не могла ввиду тяжести преступления. И, разумеется, против этого возражала бы полиция.

Официально возвращенная под стражу, Сара подлежала переводу в женскую тюрьму, возможно в Холлоуэй. Барнаби воспользовался последней возможностью допросить ее на своей территории. Хотя ему уже сказали, что она все еще отказывается от пищи, он был поражен произошедшей в ней стремительной переменой.

Она лежала скорчившись, дрожа, в углу своей клетки на матрасе. Колени под подбородком, длинный подол платья натянут на ноги. Скулы и лобные кости четко обозначились, как будто хотели прорваться сквозь кожу. Она дико оглянулась на открывшуюся дверь, и на лице ее проступили стыд пополам с отчаянием.

— Мисс Лоусон, — произнес Барнаби. У него не хватило духу справиться о ее самочувствии. Старший инспектор присел на край закрытого крышкой унитаза. — Чего вы надеетесь добиться?

— Я просто хочу побыстрее покончить с этим.

— С чем?

— Со всем. С долгой болезнью, с моей жизнью.

— Вы же знаете, что вам не позволят уморить себя голодом. Отвезут в больницу и накормят, так или иначе.

— Значит, это будет позже, а не раньше. Какое это имеет значение?

— Интересно, сознаете ли вы, какому риску себя подвергаете?

— Полагаю, гораздо лучше, чем вы.

— Я имею в виду, что голодание может нанести серьезный и необратимый ущерб организму. Что, если в итоге вы все-таки не захотите расставаться с жизнью?

— Я не изменю своего решения. — Хотя она была в прострации, до краев переполненная страданием, профиль ее оставался четким, словно высеченным из камня.

Он не мог все так оставить. Бог знает почему, он чувствовал, что должен попытаться, должен переубедить ее. Увы, все, на что он оказался способен, сводило ситуацию к банальности. С его губ слетали расхожие фразы. Тот, кто ее предал, ее не стоит. В мире полно людей, и она встретит кого-нибудь другого. (Сержант Трой гордился бы им.) По крайней мере, он удержался и не сказал, что время лечит все раны.

— Вы ошибаетесь, — проронила Сара, — насчет встречи с кем-то другим. Я верю, что Платон был прав: мы лишь отчасти существуем, пока не найдем единственного человека, нашу половинку. И, только слившись с ним в единое целое, мы познаём истинное счастье.

— О боже! Я бы не рассчитывал на это. Шансов здесь, должно быть, меньше, чем в лотерее.

— И все же так звезды сошлись, что я нашла свою половину. Видите ли, инспектор, нет смысла снова искать. И как только вы познали эту полноту, быть оторванной от нее снова просто невыносимо.

Спокойная непреклонность ее слов сделала дальнейший разговор бессмысленным. Барнаби встал и направился к двери. Уже повернувшись к ней спиной, он произнес:

— Вы знаете, что Симону нашли?

Она съежилась, вздрогнула, будто ей в лицо плеснули ведро ледяной воды.

— Да, мне сказали. Она… в порядке?

— Физически — да. Но все еще не в себе. Он выбросил ее из фургона. Они вам это сказали? Ваша дражайшая лучшая половина…

— С чего… — Она смотрела на него так, словно он вдруг заговорил на иностранном языке.