— Я уже сказала — мое сочувствие.

— Клянусь!.. Слышите, клянусь! Я влюблен в вашу дочь и сделаю все возможное, чтобы помочь вам!

— Ступайте спать, прапорщик. Да и мне пора прикорнуть. Скоро побудка, — с усмешкой ответила Сонька и отошла в дальний угол камеры.

Илья постоял какое-то время возле открытого окошка, затем запер его и зашагал по длинной, гулкой тюремной галерее.

В полночь к дому Брянских подкатила повозка, из нее вышел Гришин Егор Никитич. Был он при параде, деловит и собран. Огляделся, увидел поодаль в тарантасе филеров, направился к ним. Те несколько удивились ночному визитеру, покинули укрытие, издали признали офицерский чин.

— Здравия желаем, ваше благородие, — поздоровались оба.

— Следователь сыскного управления Гришин, — представился Егор Никитич и поинтересовался: — Ничего особого не замечено?

— Так точно, замечено, — сообщил старший. — Днем в дом приехавши трое полицейских, после чего двое уехавши.

— Почему только двое? — удивился следователь. — А третий как же?

— Нам неведомо. Потому и ждем, глаз не спускаючи.

— Глядите повнимательней, — распорядился Гришин. — А то как бы не проморгать чего.

— Будем стараться, ваше благородие!

Егор Никитич покинул филеров, подошел к воротам, нажал кнопку звонка.

— Кто такой? — бодрым голосом спросил проснувшийся привратник.

— Полиция, — коротко ответил следователь.

Калитка открылась, он вошел во двор, бросил короткий взгляд на Семена, увидел на ступеньках поджидающего Никанора.

— Барышня ждут, — сказал дворецкий, когда ночной гость подошел к нему.

Они двинулись в дом, миновали несколько комнат, и снова, как в прошлый раз, из темноты привидением возник Кочубчик, недовольно спросил:

— Кто по ночам шлендрает?

— Ступай к себе, — отмахнулся Никанор.

Володя, запоздало узрев полицейского в чине, инстинктивно подтянулся, бросил вслед:

— Здравия желаю… благородие.

Дворецкий проводил следователя в комнату, где ждала Анастасия, вышел обратно, плотно прикрыв за собой дверь, и остался сторожить снаружи.

К нему подошел Кочубчик, с ухмылкой спросил:

— Это ж по какому делу полиция по ночам шастает?

— Не твоего ума дело, — сурово отмахнулся Никанор. — Ступай спать.

— Часом, не по Сонькину душу?

— Много знаешь, плохо спишь.

Володя подошел к старику вплотную, промолвил в самое лицо:

— Ты, дед, шило от меня не таи. А то ведь в задницу так уколет, мало не покажется, — и зашагал прочь.

Тем временем за дверью, в комнате, Егор Никитич внимательно слушал княжну.

Говорила она негромко, деловито, коротко.

— …Даму следует взять в полдень при входе в Летний сад. Она залезет в карман к некоему господину, он тотчас поднимет скандал, и ваши люди должны отправить ее в участок.

— Господин тоже подставной?

— Я в этом не разбираюсь, но полагаю, да.

— Насколько схеме, изложенной вами, можно доверять?

— Полностью.

— Если затея сорвется, Соньку будут ждать худшие времена.

— При чем здесь Сонька?

— Простите, оговорился.

— Не сорвется.

Следователь оглянулся на дверь, спросил:

— Второй раз я встречаю здесь господина с бородкой. Кто он?

— Хромой?

— Да.

— Работник. А чем он вас не расположил?

— Определенно не могу ответить. Криминальное лицо, нехорошее.

— В этом доме нет криминальных лиц! — твердо ответила девочка. — Какие еще вопросы?

— Вознаграждение.

— Но дело еще не сделано.

— Хотя бы аванс.

Анастасия вынула из ящика небольшое ожерелье, протянула следователю. Тот повертел его в руках, внимательно разглядывая, согласно кивнул.

— Да, это не более чем аванс. Сама история будет стоить много дороже, мадемуазель.

Егор Никитич поднялся, откланялся, толкнул дверь.

— Доброй вам ночи, — и предупредительно помахал пальцем. — А за хромым следите. Как бы от него не случилось проблем, — и покинул комнату.

Михелина проснулась утром от сильного стука в дверь. Тут же к ней в спальню ворвалась с телеграфным бланком в руке княжна, с порога закричала:

— Он приезжает!.. Анечка, его наконец привозят!

— Кого? — со сна не поняла та.

— Твоего Андрея!.. Кузена! Завтра встречаем на Николаевском вокзале!

Михелина выхватила из рук Анастасии телеграмму, сквозь слезы попыталась прочитать написанное, но затем обхватила подругу, и обе зарыдали, как счастливые дуры.

Воровка вытерла мокрые глаза, печально сказала:

— А как же я поеду встречать?

— Со мной, — несколько удивившись, ответила княжна.

— Меня могут схватить! Они ведь не спускают глаз с дома.

Анастасия задумалась.

— А мы под забором, как в прошлый раз!

— А вдруг на вокзале засекут?

— Не засекут! — возразила княжна. — Там будет уйма народу, никто на тебя даже не глянет. А потом, Андрюша меня не поймет, если тебя не будет.

— Надо воров предупредить.

— Непременно. Так будет спокойнее.

Михелина снова взяла телеграмму, ей все-таки удалось прочитать текст, она приложила листок бумаги к лицу, потом стала его целовать.

В Летнем саду, как всегда, было многолюдно. Прогуливались парочки, носилась по аллеям детвора, степенно отдыхали пожилые господа на скамеечках.

При входе в сад толчея была знатная. Нищих здесь толкалось столько, что казалось, лезли они со всех сторон, и никакие полицейские не могли унять их.

Подсадная, воровка Бруня, немолодая, дебелая, с перевязанной рукой, также толкалась на входе, канючила пискляво, жалобно:

— Люди добрые. Помогите несчастной женщине, которая только что вернулась с войны! Сестричка милосердия! Была раненная, рука не заживает, болит! Детки отвернулись, мужик спился… Помогите, кто чем может.

Заметила плотную спину ладно одетого вора — он прошел мимо нее впритирку, — у которого она должна жухнуть лопатник, заголосила еще громче:

— Люди добрые, помогите! Была на войне сестричкой милосердия…

Не переставая ныть, воровка протолкалась поближе к жертве, не сводила с нее ждущего взгляда.