— Как ты думаешь, что там происходит? — спросил я Иоланту, кивая на пятый этаж.

Она пожала плечами — совершенно не так, как мать или Фрэнни, но несомненно по-женски. Засунула свои руки в проклятую сумочку.

— Какое мне дело до того, что там происходит? — сказала она. — Они могут изменить мир, — сказала Иоланта про радикалов. — Но им не изменить меня.

Это немного меня успокоило, и мы поднялись на пятый этаж. Я не был там с того момента, как три или четыре года назад помогал перетаскивать пишущие машинки и канцелярское оборудование. Все выглядело по-другому, даже коридор, захламленный множеством коробок и бутылей — наверное, с вином или химикатами. Во всяком случае, химикатов было больше, чем требовалось бы для одного ротапринта, если это действительно химикаты. Может быть, какие-нибудь масла для «мерседеса», предположил я; не знаю. Я сделал самое простое — постучался в первую же дверь, к которой мы с Иолантой подошли.

Дверь открыл Эрнст; он улыбался.

— Что случилось? — спросил он. — Не спится? Многовато оргазмов? — Он увидел за моей спиной Иоланту. — Ищете комнату для уединения? — спросил он меня.

Затем он пригласил нас войти.

Комната соединялась с двумя другими, а я помнил, что когда-то она была смежная лишь с одной комнатой. Обстановка совершенно переменилась, хотя за все эти годы я не видел, чтобы туда вносили или выносили оттуда хоть один крупный предмет; только те вещи, которые, как я полагал, нужны Шраубеншлюсселю для машины.

В комнате находились Шраубеншлюссель и Арбайтер, вечный трудяга Арбайтер. Должно быть, мы со Стариной Биллиг слышали, как упал один из больших ящиков, похожих на аккумуляторные батареи, потому что пишущие машинки стояли в другой части комнаты; было совершенно ясно, что ни на одной из них не печатают. Кроме нескольких разложенных карт или, может быть, чертежей, там валялось какое-то оборудование вроде автомобильного, место которому было скорее в гараже, но никак не в конторе: не то химическое, не то электрооборудование… Радикала Старины Биллига, назвавшего Арбайтера чокнутым, здесь не было. И моя милая Фельгебурт, как прилежная студентка-американистка, тоже была дома — читала или спала. На месте были только плохие, с моей точки зрения, радикалы: Эрнст, Арбайтер и Гаечный Ключ.

— Чертовский оргазм был сегодня ночью! — сказал Шраубеншлюссель, оскалившись Иоланте.

— Очередная подделка, — сказала Иоланта.

— Может быть, этот был настоящим, — сказал Арбайтер.

— Размечтался, — ответила Иоланта.

— А ты сегодня с крутой девочкой разгуливаешь, а? — сказал мне Эрнст. — Крутой сегодня с тобой кусочек мяса, как я погляжу.

— Тебя только на писанину и хватает, — сказала ему Иоланта. — Сам-то небось импотент.

— Я знаю как раз подходящую для тебя позу, — сказал ей Эрнст.

Но я этого не хотел слышать. Они все меня пугали.

— Мы пойдем, — сказал я. — Извините, что побеспокоили. Мы просто не знали, что кто-то остался здесь на ночь.

— Если нам иногда не задерживаться — выбиваемся из графика, — сказал Арбайтер.

Стоя рядом с Иолантой, которая что-то сжимала в сумке, я пожелал им доброй ночи. В тот момент, когда мы выходили — и это мне отнюдь не привиделось, — в темноте дальней комнаты я заметил еще одну фигуру. У нее тоже была женская сумочка. Но то, что хранилось в этой сумочке, было вынуто, зажато в руке и направлено на нас с Иолантой. Я успел только мельком уловить ее силуэт и очертания пистолета, прежде чем она снова скрылась в тени, а Иоланта закрыла дверь. Иоланта ее не видела; Иоланта продолжала следить за Эрнстом. Но я ее видел — нашу по-матерински нежную радикалку Швангер, с пистолетом в руке.

— И что же все-таки у тебя в сумочке? — спросил я Иоланту.

Она только плечами передернула. Я пожелал ей доброй ночи, но она скользнула своей лапищей по моей ширинке и на миг меня задержала; выскакивая на шум из кровати, я второпях накинул на себя какую-то одежду, на белье у меня времени не было.

— Хочешь снова выпроводить меня на улицу? — спросила она. — А я бы еще чуток покуролесила — и отбой на сегодня.

— Для меня уже слишком поздно, — сказал я, но она чувствовала, как в ее руке твердеет мое мужское достоинство.

— По-моему, вовсе не поздно, — сказала она.

— Думаю, мой бумажник в других брюках, — солгал я.

— Заплатишь позже, — сказала Иоланта. — Я тебе доверяю.

— Сколько? — спросил я, чувствуя, как она сильнее сжимает мой орган.

— Для тебя всего лишь триста шиллингов, — сказала она.

Я знал, что для каждого это стоило триста шиллингов.

— Это слишком много, — сказал я.

— Не похоже, чтобы это было слишком много, — возразила она, резко крутанув кистью.

В этот момент у меня уже вовсю стоял, и мне было больно.

— Ты мне делаешь больно, — сказал я. — Извини, но я не хочу.

— Хочешь, еще как хочешь, — сказала она, но выпустила меня.

Она взглянула на свои часы и опять пожала плечами. Мы спустились в фойе, и я снова пожелал ей доброй ночи. Когда я пошел в свою комнату, а она — на улицу, появилась Визгунья Анни с новой жертвой. Я лежал в кровати и гадал, успею ли так крепко заснуть, чтобы следующий фальшивый оргазм меня не побеспокоил; наконец я решил, что мне это не удастся, поэтому лежал и ждал его, надеясь, что потом у меня останется еще уйма времени, чтобы выспаться. Но этот оргазм заставил себя долго ждать; в итоге я начал думать, что это уже случилось, что я задремал и пропустил его, и, как и в жизни, я поверил, что то, что должно произойти, уже произошло и уже позади, и я позволил себе об этом забыть — лишь для того, чтобы оно застало меня врасплох мгновением позже. Прямо из самого глубокого сна — какой бывает, когда только уснешь, — меня вырвал фальшивый оргазм Визгуньи Анни.

— Грустец! — воскликнул во сне Фрэнк; так же крикнул когда-то бедняга Айова Боб, уставившись во сне на прообраз зверя, который его и погубил.

Клянусь, я смог услышать, как напряглась во сне Фрэнни, захрапела Сюзи, а Лилли сказала: «Что?». Отель «Нью-Гэмпшир» содрогнулся от наступившей тишины. Возможно, позже, уже во сне, я услышал, как что-то тяжелое тащат вниз по лестнице и выносят на улицу, к машине Шраубеншлюсселя. Сначала я решил, что это Иоланта выволакивает прочь мертвого клиента, но она бы не стала беспокоиться о том, чтобы не шуметь. Во сне я сказал сам себе, что это мне только почудилось, но тут в стену постучал Фрэнк.

— Проходи мимо открытых окон, — прошептал я.

Мы с Фрэнком встретились в фойе и, стоя у окна, наблюдали, как радикалы грузят машину. То, что они грузили, выглядело тяжелым и недвижным; не труп ли это Старины Биллига, радикала, подумал я сперва, — но они слишком бережно с ним обращались, чтобы то, что они грузят, было трупом. Что бы это ни было, но его потребовалось устроить на заднем сиденье между Арбайтером и Эрнстом. Затем Шраубеншлюссель это куда-то увез.