везение не покидало меня, Дашка пребывала в одиночестве. В своём игривом халатике, преступно являвшем миру львиную долю белейшей спелой груди, валялась на диване с очередным детективом.

Я всегда завидовала Дашкиной невозмутимости. Моё неожиданное появление с незнакомым пожилым господином нисколько её не смутило. Я, чтобы сразу же внести ясность, выпалила, едва переступив порог:

– Дашенька, это Матвей Самсонович, заведующий реанимационным отделением, я тебе рассказывала. А это, Матвей Самсонович, бесценная моя подруга. Мы, Даша, всего на несколько минут, кофейком согреться. Кофе у тебя, надеюсь, не перевёлся?

– Не перевёлся, – разулыбалась Даша, протягивая ему руку. – Рада познакомиться, доктор. Между прочим, у меня для согревания что-нибудь и покрепче кофейка найдётся. Если, конечно, вы не убеждённый трезвенник.

Умница Дашка, палочка моя выручалочка, мгновенно оценила ситуацию. Оставалось выяснить, как Мотя отреагирует на напиток «покрепче».

Он и здесь не стал чиниться, посетовал лишь на то, что невольно попал впросак, заявившись в гости с пустыми руками, пообещал не остаться в должниках. После чего попросил у Даши позволения самому приготовить кофе и направился в ванную мыть руки.

Воспользовавшись его отсутствием, я быстренько посвятила Дашку в причину нашего с Мотей появления и в план дальнейших действий. Всё сводилось к тому, что мы – почему-то я говорила о нас двоих – должны растопить Матвея Самсоновича до восковой мягкости, чтобы лепить затем из него нужные нам фигуры. Прежде всего для того, чтобы решился вопрос о моей дальнейшей работе. Есть у меня, сказала я Дашке, ещё одна хитрая задумка, но пока говорить о ней преждевременно. Дашка озаботилась тем, что в холодильнике у неё всего одна, и то початая, бутылка вина, маловатая для растопления такого мужика. Я возразила, что сила не в количестве, а в качестве сопровождения.

Проявить себя во всём желаемом блеске великого умельца по сотворению кофе Моте, к его искреннему огорчению, не удалось. Кофе у Дашки был растворимый. Но посидели мы славно. Приемлемых съестных припасов у Дашки отродясь не водилось, поэтому закуска была выставлена более чем скромная и причудливая. Малосольные огурчики из мною же подаренной Даше банки маминой заготовки, мамино же клубничное варенье, художественно нарезанные мною ломтики колбасы, два бумажных стаканчика йогурта и обречённо затвердевшее в битве с быстротечным временем бисквитное печенье. Зато кофе вдоволь и оформление затейливое. Мы-то с Дашкой ко всему этому были привычные, молодые наши желудки не роптали, но и опасения, что великовозрастный доктор спасует перед таким экзотическим ассорти, оказались напрасными.

Приторно-тягучий Дашкин кагор пили мы маленькими глотками, чтобы подольше хватило. Стоило это делать хотя бы для того, чтобы послушать хотя бы очередной Мотин тост. Доводилось мне бывать в компаниях очень высокого интеллектуального уровня, слушать людей остроумнейших, великолепных рассказчиков, признанных корифеев застолья. Но вряд ли кто из них мог бы потягаться с Матвеем Самсоновичем.

Мотя был бесподобен. Вот уж не ожидала от степенного, убелённого классическими сединами доктора такого юного задора и темперамента. И не только байками нас развлекал, анекдотами смешил. Обладал он уникальным даром о самых, на первый взгляд, обыденных вещах и событиях рассказывать так, что глаз от него отвести было невозможно. Казалось, говори он с нами ночь напролёт – до утра бы ему с тем же пылом внимали. И как-то незаметно перестала я замечать сокрушительную возрастную разницу между нами, давно не бывало мне так легко и хорошо.

Говорят, женщина любит ушами. И немало тому примеров, когда редкостные красавицы выбирают себе в любовники и мужья неприметных внешне, но ярких, умных и, особенно, остроумных мужчин. Эзоп – хрестоматийный пример. Матвей Самсонович, убеждена, мог бы при желании очаровать любую женщину одними своими речами. Но я только сейчас разглядела, насколько он хорош. Той нечастой мужской красотой, которую неспособны загубить ни время, ни печали. Которая с годами лишь набирает крепости как, расхожее сравнение, благородное вино. И я бы, наверное, уже не хотела повстречать его былым юным и чернявым – такой, с упрямым седым ёжиком на лобастой голове, был он мне милей. Как же я раньше не заметила, что и тяжёлые веки, и кинжальные продольные складки на его щеках не следы увядания, а олицетворение неколебимой мужественности, прочного, надёжного мужского характера. Рядом с ним все мои прежние молодые и прыткие избранники – вода на киселе.

Вряд ли тут дело в выпитом вине, хотя питок я никудышный и легко пьянею. И сколько я того вина выпила? – неполная бутылка на троих. Но сомнение во мне зародилось просто немыслимое, даже крамольное. Пришлось бы мне сейчас выбирать между навсегда, казалось, полонившим моё сердце Глебом и нынешним Матвеем Самсоновичем – призадумалась бы. Фантастичней всего, что революция эта во мне свершилась за какие-то час-полтора.

Не избежала его магнетической притягательности и Дашка. Очень любопытно было за нею наблюдать. Кокетничала с ним напропалую, зеленоватые глаза её заискрились отмытым, изумрудной чистоты блеском. Уж наверняка не по моему заданию.

Но Даша была мне не соперница. Я уже знала, что всё больше и больше нравлюсь Матвею Самсоновичу. Не играло роли, что он ни взглядом, ни словом не отдавал мне перед Дашей предпочтения. И вообще держался так, словно мы все трое бесполые существа. Но какой была бы я женщиной, если бы не почувствовала, что желанна глядящему на меня мужчине?

Бутылка опустела, кофе уже душа не принимала. Я заметила, что Матвей Самсонович тайком поглядывает на часы. И тут огорошила меня Дашка. Включила свой старенький магнитофон, нашла какую-то восточную, протяжную музыку, сделала перед Матвеем Самсоновичем дурашливый книксен. Тот, естественно, изобразил радостную готовность. Я смотрела, как они танцуют – медленно, едва переступая ногами. Дашка, не укрылось от меня, незаметно старалась приобщиться к нему своей выдающейся грудью, но партнёр своевременно и ловко разворачивал подружку, сохраняя целомудренную дистанцию и что-то улыбчиво ей нашёптывая. А я поймала себя на том, что завидую. Дождалась, пока закончится мелодия и, всякие условности презрев, сменила Дашу. Прижиматься к нему я, наученная нескладным Дашкиным опытом, не стала, да и никогда не позволила бы себе, как бы мужчина мне ни нравился. Но хотелось, очень хотелось, чего тысячу лет со мной не случалось.

Танцевальные объятья далеки от любовных, однако и этих для меня хватило, чтобы получать едва ли не сексуальное наслаждение. Ощущать на своём теле его красивые руки, слушать его колдовской голос. Он говорил, что давно так чудесно не проводил время и, будь на то его воля, ни за что бы отсюда не ушёл. Но не предполагал, что столь долго здесь задержится,