Огромная ипотечная задолженность, по словам Т. В. Осиповой, сближала интересы помещиков и буржуазии и делала невозможным решение аграрного вопроса в интересах основной массы крестьянства без радикальных перемен в стране.[583]То есть сформулируем это в виде, например, схемы движения к «социализму»: а) без безвозмездной национализации земли (а это значит – упразднение помещиков); б) без неизбежной в этом случае национализации банков, погрязших в безнадежных ипотечных долгах помещиков (значит, упразднение «буржуазии»); в) без неизбежного в этом же случае государственного регулирования всей экономики (а значит, без отмены частной собственности, т. е. без социализма).

Вот вам и секрет Полишинеля, о котором тогда знали все или почти все, но стеснялись говорить, прикрываясь пустыми разговорами о демократии и социализме. Чистейший воды цугцванг – такое положение в шахматах, как утверждает Википедия, при котором любой ход игрока ведет к ухудшению его позиции.

Спрашивается, причем здесь большевики, если, конечно, не считать их костью в горле наших либералов и каких-нибудь, извините, профурсеток от истории? Если бы большевиков не было, их надо было придумать (на Украине-2014 ничего лучше олигархов-бандитов придумать не смогли).

Уже в июне 1917 года крупный помещик и один из лидеров Прогрессивного блока С. И. Шидловский чистосердечно признал: «Крупное частновладельческое хозяйство дожило до последних дней, и больше оно существовать у нас не будет».[584]Член ЦК эсеров С. Л. Маслов также считал, что сохранить в неприкосновенности существовавшие земельные порядки до Учредительного собрания не удастся.[585]

Что уж говорить о В. И. Ленине – он тем более прекрасно видел всю неизбежность движения к «социализму» и, вполне соглашаясь и с тем, и с другим, писал: «Буржуазия превосходно понимает то, чего не понимают мелкобуржуазные болтуны из эсеров и «левых» меньшевиков, именно, что нельзя отменить частную собственность на землю в России, и притом без выкупа, без гигантской экономической революции, без взятия под общенародный контроль банков, без национализации синдикатов, без ряда самых беспощадных революционных мер против капитала».[586]Почти дословно «схема движения к социализму», лучше сказать – план.

На этом едином плане парадоксальным образом сошлись крайне правые и крайне левые силы политического спектра «демократической республики», для них было ясно, что любое правительство должно было начать процесс национализации (или социализации, или мобилизации, или монополизации и т. д.). Мешали только «болтуны из эсеров и «левых» меньшевиков», окопавшиеся у власти в Петроградском Совете и ВЦИКе первого состава, и конечно, во Временном правительстве, начиная со второго состава.

Высоко заряженное право низшего сословия, как мы отмечали выше, обеспечивало легитимность любого переворота, который провозглашал бы своей целью «фабрики рабочим», «землю крестьянам» и «мир народам». Даже министр земледелия и кадет А. И. Шингарев прямо так и говорил: «Суровая экономическая необходимость момента неизбежно будет толкать всякую власть – социалистическую или несоциалистическую безразлично – на этот путь монополизации».

Тут нельзя не напомнить и «Проект правительственной декларации по вопросам экономической политики» от 8 июня 1917 года: «Правительство считает невозможным предоставление хозяйства на волю самоопределения частных интересов. Необходимо планомерное вмешательство государства в экономическую жизнь, регулирование главнейших отраслей народного хозяйства. Личная инициатива и частная собственность остаются непоколебимыми, но должны стать в подчиненное положение к общему интересу».

Из этого следует, что Временное правительство остановилось перед самым порогом «социализма», уже занесло ногу и… никак не могло его переступить, наверное, поэтому проект резолюции так и остался проектом. Поэтому же, ограничивая частную собственность (в марте правительство запретило свободную торговлю зерном, а 12 июля – сделки по купле-продаже земли), оно, тем не менее, не могло пойти на ее отмену, поскольку нельзя же спилить сук, на котором сидишь, и, конечно, нельзя идти против «научной» теории. Как говорил профессор И. Х. Озеров на Государственном совещании в августе 1917 года, так как «до социалистического строя страна еще не доросла, то нельзя разрушать строй капиталистический и ликвидировать помещичьи имения».[587]

Удивительное дело: заявление И. Х. Озерова, будущего советского ученого с трагической судьбой, представляет собой широко распространенное мнение социалистов того времени, и оно же – образец противоречивости отечественных демократов. Это редкое, почти биологическое качество нашей интеллигенции – уверенно говорить о том, чего не понимаешь. Видно, ее удел действительно «сидеть играть в карты, попивать при этом и ругать правительство». В этом смысле нашей истории повезло не меньше, чем правительству: ее знают и ругают все. Но не понимает никто!

Здесь мы опять сталкиваемся с парадоксом, потому что два антагонистических с точки зрения классического марксизма понятия – капиталистический строй и помещичье поместье, не могут существовать вместе. При капитализме, как известно, феодальная собственность должна быть ликвидирована, потому что она препятствует развитию свободного рынка, а значит, развитию капитализма.

Собственно, именно ради этого и совершались все буржуазные революции в Европе – ради отмены феодальной собственности. Об этом убедительно свидетельствует история. Поставив знак равенства между капитализмом и помещичьим имением, И. Х. Озеров прямо указывает нам на существовавшее в его сознании равенство между ними. А в чем могло состоять равенство между антагонистическими системами хозяйствования? Только в привилегированном праве, которым в равной степени по закону пользовались как капиталистические хозяйства (сословно-капиталистические), так и феодальные (сословно-феодальные) в рамках единого сословного законодательства.

Логично предположить, что при разрушении капиталистического строя и ликвидации помещичьего хозяйства, т. е. при национализации сословной собственности, исчезает и привилегированное право, скажем так, сословной буржуазии, прирожденное или «арендованное» – не важно. Потому что фабрика или поместье, да и вообще частное предпринимательство у нас могли существовать только в виде сословной привилегии, они были не в состоянии выжить в условиях свободного рынка – у нас его никогда не было.