Историкам известен случай, когда один из авторов программы В. М. Чернов выступал перед крестьянами, и кто-то из них возмущенно потребовал – «бери власть, сукин сын», ответа не последовало. Потому что взять власть эсеры не могли, поскольку считали Февральскую революцию буржуазно-демократической. А чтобы перейти к социалистическим преобразованиям – отмене частной собственности на землю, например, – теоретически нужно было сначала достичь расцвета всех буржуазных политических и экономических институтов, той же частной собственности на землю.

Для этого созвать Учредительное собрание, действительно, а не на словах, отменить сословия, принять Конституцию, сформировать буржуазный парламент, буржуазное законодательство и систему права и… потратить на все это сотни лет. Но самое главное – сохранить частную собственность, без нее не может быть буржуазии, кто же тогда будет развивать капитализм, обострять «классово-антагонистические противоречия»? Так учила теория, и эсеры, вообще все социалисты, ей строго следовали. Они считали, как предельно ясно выразился Н. Н. Суханов, что «власть, идущая на смену царизма должна быть только буржуазной».

Но раньше мы с вами пришли к выводу, что никакой буржуазно-демократической революции в России не было, была сословно-анархическая. И дело не в терминах, а в том, что у нас не было буржуазии, не было капитализма, такого капитализма, который описывал К. Маркс. Его теория, по крайней мере, в России, уже тогда давала сбои – слишком много «феодальных пережитков» (66,7 % в экономике и 100 % в праве). Поэтому В. И. Ленину пришлось немало потрудиться, чтобы приспособить марксизм к российским условиям, объясняя это «своеобразием формы» и «иного порядка развития» («О нашей революции»). Надо признать, у него это гениально получилось.

И только мы, пережившие 1991 год, постепенно начинаем понимать, что он тоже подогнал решение задачки под ответ, примерно так, как и наши современники, авторы концепции единого учебника по истории. Правда, у В. И. Ленина есть оправдание – других инструментов, чтобы спасти народ от вымирания, ни у кого больше не было. Потому что нельзя же всерьез думать, что Учредительное собрание, большинство в котором составили эсеры (благодаря апрельским спискам, уже устаревшим к октябрю и тем самым лишившим «учредилку» легитимности), решило бы все проблемы – прекратило войну, раздало землю крестьянам, а фабрики рабочим. Скорее наоборот, ничего не прекратило и ничего бы не раздало.

Собственно, именно этим на самом деле эсеры (главным образом правые, которые входили в центральные органы власти) занимались и до Учредительного собрания. Начиная с I Всероссийского съезда крестьянских депутатов (4–28 мая 1917 г.), они ожесточенно боролись за сохранение частной собственности на землю, даже не брезгуя перепачкаться в крови – в июле-августе было зарегистрировано 39 случаев вооруженного подавления крестьянских выступлений. В сентябре-октябре – 112 случаев.[567]Трехкратный рост за четыре месяца, между прочим. В этом смысле можно сказать, что именно они начали Малую Гражданскую войну, избежать которой любой ценой пытался еще князь Г. Е. Львов, твердивший как мантру – «пусть не нас падет вина в пролитии крови»[568](видно, он очень надеялся на большевиков).

А это значит, что они и не собирались ничего раздавать, какой смысл – сначала расстрелять или посадить в тюрьму, а через пару месяцев отдать то, за что расстреливали, или выпускать из тюрьмы за то, за что сажали? Поэтому нет никаких оснований даже предполагать, что Учредительное собрание под их руководством могло бы пойти навстречу стихийному движению низшего сословия, направленному на отмену частной собственности, в нашем понимании, на повышение степени естественной социальной мобилизации (ЕСМ), смыслом которой было простое человеческое желание – выжить.

Нет никаких оснований полагать, что и отказ Учредительного собрания утвердить «Декларацию прав трудящегося и эксплуатируемого народа», которую принял III съезд Советов через полтора месяца после Октябрьского переворота, и которая провозгласила отмену частной собственности, послужил бы укреплению гражданского мира и всеобщего спокойствия – ведь фабрики уже были в руках фабзавкомов, земля почти вся уже перешла в руки земельных комитетов. (В настоящее время, – сообщали в июле комиссары Временного правительства с мест, – большая часть земель частных владельцев так или иначе перешла в распоряжение крестьян.).[569]

Низшее сословие не собиралось отдавать их без боя, ему просто нечем было жить – не зря же Временное правительство стало все больше применять силу, из чего можно сделать вывод, что Малая Гражданская война только набирала обороты. Поэтому наше Учредительное собрание, в отличие от своего французского прообраза XVIII века, обречено было появиться на свет… мертворожденным.

Эсеровское большинство в нем ничего не могло изменить, потому что, будучи социалистами, эсеры на деле боролись за капитализм. Просто как за некоторую промежуточную цель, как за переходную ступень, которая в действительности была противоположна социализму – их конечной цели. Теоретически, и только теоретически, эта промежуточная ступень должна была подготовить условия для «отрицания отрицания», если говорить языком Г. Гегеля. То есть социализм должен был родиться и вырасти внутри капитализма, он же должен был его и «похоронить». Но условия-то для «похорон» уже были созданы, и не в теории, а на практике, и не в результате естественного развития производственных отношений, а явочным порядком – фабрики уже были в руках фабзавкомов, земля уже перешла в руки земельных комитетов.

Ясно, что пройти мимо этого противоречия В. И. Ленин с его гениальным умом, конечно, не мог. Он вполне логично задавался вопросом: если сложились все объективные условия для отмены частной собственности, то почему нельзя, взяв власть, отменить промежуточную цель и, минуя капитализм, сразу перейти к достижению цели конечной – к построению социализма.

Вопрос настолько риторичен, что к концу лета 1917 года даже не требовал ответа, но не на момент Апрельских тезисов, когда с В. И. Лениным не все согласились, многие его в тот момент критиковали. В этом как раз и заключается секрет его гениальности, потому что в апреле он предсказал условия для назревающей социалистической революции (якобы социалистической). Хотя даже накануне приезда в Питер, в эмиграции, он этого еще не знал, что вводит просто в «ступор» современных исследователей, которые никак не могут понять хода его мыслей – ведь он сам в письмах делился горечью о том, что до конца жизни не увидит революции. Осенью же все это действительно стало выглядеть по Ленину, просто как настоящее чудо. И он действительно оказался прав, потому что фабрики уже были в руках фабзавкомов, земля уже перешла в руки земельных комитетов. Оставалось только взять власть. Именно поэтому он победил во внутрипартийной, в общем-то, нелегкой борьбе за начало подготовки вооруженного восстания. Все было очень логично.