Мы с Фредди знали, что можем дать друг другу. Фредди меня оберегал. Он умел фильтровать нежелательный народ из толпы, которая с нами кочевала. Я могу понять, почему в чужих глазах Фредди Сесслер выглядел угрозой. В первую очередь он был очень близок ко мне, а это значило, что его не так-то легко взять в оборот. И, по сути, на девяносто процентов это уже было барьером само по себе. Ну, еще я слышал истории, как Фредди меня обдирает – загоняет билеты налево и так далее. Ну и хули? При том, как он мне улучшал настроение, какой он был мне друг? Да пожалуйста, старик! Да блядь, загони их хоть все!

* * *

На ближайшие года четыре я осел в Швейцарии. Франция отпадала по юридическим причинам, Британия – по налоговым. В общем, в 1972-м мы перебрались в Виллар – это в горах над Монтре, к востоку от Женевского озера, такой очень скромный, уединенный городишко. Там можно было скатываться на лыжах прямо к заднему крыльцу, я лично это проделывал. Дом мне подыскал Клод Нобс, мой знакомец, основатель Джазового фестиваля в Монтре. Я свел там знакомство еще кое с кем – с Сандро Сурсоком, например, который стал мне близким корешем. Он был крестный сын Ага-хана и сам по себе прикольный пацан. Потом еще Тибор – его отец как-то был завязан с чехословацким посольством. Типичная славянская морда, и блудливая к тому же. Теперь живет в Сан-Диего, разводит псов. Они с Сандро тусовались вместе – торчали у местного женского колледжа, приглядывали себе кого-нибудь из выходящих студенток. Отрывались как могли. И все мы рассекали на крутых тачках – в моем случае это был “ягуар” E-type.

Я в тот период сделал одно заявление в интервью, которое стоит здесь воспроизвести. “До середины 1970-х мы с Миком были неразлучны. Мы принимали все решения за группу. Собирались вместе и начинали рулить делами, писали все наши песни. Но, как только мы разделились, я покатился своим путем по наклонной в страну Дурьляндию, а Мик поднялся вверх на понтолетах. Нам приходилось разбираться с миллионом накопившихся проблем, которые все имели отношение к тому, кто мы есть и через что мы прошли в шестидесятые”.

Мик иногда приезжал в Швейцарию проведать меня и поговорить про “экономическую реорганизацию”. Половину времени мы просиживали за обсуждением налоговых адвокатов! Какие хитрости в голландских налоговых законах, например, по сравнению с английскими или французскими. И все эти собиратели налогов у нас на хвосте. Я просто старался представить, что меня это не касается. Мик здесь был немного более практичным: “То, что мы сейчас решим, в будущем отразится ля-ля-ля-ля-ля”. Мик хватался за трос, выбирал слабину, я хватался за шприц, выбирал раствор. Моих лечений не всегда хватало на послегастрольное время, на те месяцы, когда я сидел без работы.

Анита завязала, когда ходила с животом, но, как только дитя родилось, она тут же взялась за старое, причем все больше и больше. Ну, по крайней мере мы как-то смогли отправиться вместе в дорогу, прихватив детей, когда пришла пора ехать на Ямайку записывать в ноябре 1972-го Goats Head Soup.

Я в первый раз побывал на Ямайке в 1969-м – взял несколько выходных, остановился на курорте под названием Френчменз-коув. Ритм там гремел во всех окрестностях. Регги, рок-стэди и ска бесплатно. В этом конкретном районе ты жил не слишком близко к населению – вы тут кучковались с белой компанией, изолированно от местной культуры, если только специально не выбираться и не искать. Потом довелось познакомиться с кое-какими приятными людьми. Я слушал много Отиса Реддинга тогда, и ко мне постоянно подходил народ, говорил: “Как здорово”. Выяснилось, что на Ямайке ловили только две радиостанции из США – единственные, от которых туда дотягивался достаточно четкий сигнал. Одна вещала из Нэшвилла и, понятное дело, играла кантри. А вторая была новоорлеанская, тоже с неимоверно мощным лучом. И когда я вернулся на Ямайку в конце 1972-го, я понял, чем они занимались все это время – они наслушались обеих станций и состыковали их в музыке. Послушайте Send Me the Pillow That You Dream On, регги-версию, которая тогда появилась в исполнении Bleechers. Ритм-секция там новоорлеанская, голос и сама песня – нэшвиллские. Ты практически получал рокабилли, черное с белым, которые удивительно склеивались вместе. Мелодии одного с битом другого. Это была та же самая смесь белого и черного, которая родила рок-н-ролл. Я тогда сказал: ну, блин, считай, пора переселяться!

Ямайка в ту пору была не то что сейчас. К 1972 году место цвело и колосилось. Wailers только что подписали контракт с Island Records, а Марли едва начал отращивать дреды. Джимми Клифф не вылезал из кинотеатров со своим “Тернистым путем”[193]. Как-то в Сент-Эннс-бее зрители на титрах начали палить в экран в очень хорошо понятном (мне) приступе бунтарского ликования. Экран все равно уже был дырявый – после спагетти-вестернов, которые тогда гремели вовсю. Оружия у народа в Кингстоне было навалом. Город распирало от энергии экзотического типа – супергорячих вибраций, которые в основном происходили из скандально известной конторы Байрона Ли Dynamic Sounds. Она была выстроена как крепость с белым штакетником по периметру – в фильме это видно. Саму вещь The Harder They Come Джимми Клифф сделал в том же помещении, где мы писали какие-то вещи для Goats Head Soup и с тем же звукорежиссером Майки Чунгом. Классная четырехканальная студия. Там точно знали, где правильно ставить барабаны, и для доказательства – хуяк-хуяк – просто приколотили к полу сиденье ударника!

Мы все кантовались в отеле Terra Nova, который раньше был кингстонской резиденцией Криса Блэкуэлла[194] и его семейства. Ни Мик, ни я не могли в тот момент получить визу в Штаты, что частично объясняет, почему мы вообще оказались на Ямайке. Мы съездили в американское посольство в Кингстоне. Послом был один из никсоновских холуев, и у него, очевидно, имелись на наш счет распоряжения, к тому же он нас терпеть не мог. А мы вообще-то просто хотели получить визы. В ту же секунду, как мы вошли, стало понятно, что виз нам не видать. Но даже так пришлось выслушивать его изрыгания. “Такие как вы…” – он нам целую лекцию прочитал. Мы с Миком только переглядывались: мы что, все это в первый раз слышим? Потом мы разузнали из переговоров о визах, которые от нашего лица вел Билл Картер, что досье на нас у них было очень хлипкое – немного вырезок из таблоидов, пара громких заголовков, репортаж про то, как мы помочились на стену. А посол делал вид, что перебирает бумаги, говорил про героин, все никак не унимался.

Goats Head Soup тем временем потребовал кое-какого разбега, несмотря на Dynamic Sounds и весь наш тогдашний запал. Наверное, мы с Миком слегка иссякли после Exile. Плюс мы только-только проехались по США, а тут пожалуйста – подоспело время для следующего альбома. После Exile с такой удачной подборкой песен, которые все явно подходили друг к другу, нам было трудно рассчитывать выдать такую же монолитную вещь. Мы год не заглядывали в студию. Но несколько недурных идей все же имелось. Coming Down Again, Angie, Starfucker, Heartbreaker – эти песни я делал с удовольствием. Наша система работы поменялась, пока мы записывали альбом, и мало-помалу я натурализовывался, вплоть до того что вообще перестал уезжать. Были и свои минусы. На тот момент Джимми Миллер уже сидел на допинге, и Энди Джонс тоже. А я наблюдаю все это и только думаю: вот блядь… Ты же должен снимать то, что я говорю, а не то, что я делаю. Сам я по-прежнему допинговал, естественно. Про Coming Down Again я не так давно сболтнул, что не написал бы ее без героина. Но не факт, что это вещь про героин. Просто печальная песня, и такую меланхолию тоже достаешь из себя, когда пишешь. Разумеется, я стараюсь наковырять классный грув, классный рифф, рок-н-ролл, но есть и другая сторона монеты, которая тоже хочет вылиться во что-то такое, как, например, As Tears Go By. А на тот момент я уже как следует пропахал кантриевую делянку, особенно с Грэмом Парсонсом, и я знал, как это меланхолическое настроение, “высокое тоскливое”, теребит сердечные струны. И тебе хочется посмотреть, может, получится потянуть их чуть посильнее.