Оставшись одна, Феба тут же схватила письмо и поспешно вскрыла его, первым делом взглянув на подпись. В глаза ей бросились слова Элизабет Солфорд, и она испуганно ахнула.

Но в письме не обнаружилось ничего особенно страшного или пугающего. Оно оказалось коротким и не содержало ни намека на угрозу. Герцогиня очень хотела не только познакомиться с дочерью своей лучшей покойной подруги, но и поблагодарить ее за ту заботу, которую девушка выказала в отношении ее внука. Она надеялась, что Феба сможет навестить ее, скажем, сегодня в полдень, когда леди будет одна, и они смогут поговорить, не боясь, что им помешают.

В общем, письмо оказалось чрезвычайно лестным и приятным для ничем не примечательной девицы, как можно было бы предположить, но по выражению лица Фебы посторонний наблюдатель заключил бы, что она читает рассказ ужасов. Трижды пробежав послание глазами и не обнаружив в нем скрытой угрозы, Феба сосредоточила все внимание на следующей фразе: «…я буду одна» и тщательно обдумала ее. Если эти слова и содержали в себе тайный смысл, то вряд ли он заключался в чем-либо ином, кроме того, чтобы приободрить ее; но, если Феба была права, то Сильвестр рассказал своей матери – что?

Откинув в сторону покрывало, Феба спрыгнула на пол, набросила на себя домашнее платье и сбежала по ступенькам к комнате бабушки. Она застала сраженную недугом миледи одну и протянула ей письмо, напряженным голосом попросив леди Ингам прочесть его.

Почтенная дама с неодобрением отнеслась к бесцеремонному появлению внучки и усталым голосом тут же воскликнула:

– О святые небеса! Что там еще? – Но в этом восклицании прозвучала слабая надежда, поскольку и ей уже доложили, от кого пришло письмо для Фебы.

Бедная леди Ингам провела столь же бессонную ночь, как и ее внучка, ведь ей было о чем поразмыслить. Поначалу твердо решив отправить Фебу обратно в Сомерсет, она смягчилась, получив чрезвычайно интересные (как и предполагал Сильвестр) сведения от Горвича. Миледи сочла их весьма обнадеживающими, однако дальнейшие размышления вновь повергли ее в уныние: каковы бы ни были чувства Сильвестра, Феба отнюдь не походила на девушку, которая только что получила – или рассчитывала получить в ближайшем будущем – чрезвычайно лестное предложение руки и сердца. Впрочем, надежда вновь затеплилась в душе миледи, когда ей вручили письмо; подобно Фебе, леди Ингам первым делом взглянула на подпись и немедленно огорчилась.

– Невероятно! Полагаю, она приехала из-за малыша. Надеюсь, тяготы пути не убьют ее!

Феба с тревогой наблюдала за бабушкой, пока та читала послание, и, когда оно было возвращено ей, с мольбой осведомилась:

– Что же мне делать, мадам?

Миледи ответила не сразу. Письмо герцогини предлагало обильную пищу для размышлений. Пожилая дама невидящим взором уставилась куда-то перед собой, и внучке пришлось повторить свой вопрос, прежде чем бабушка вышла из задумчивости.

– Делать? Ты сделаешь то, о чем тебя просят, разумеется! Герцогиня прислала тебе очень милое письмо, но почему она так поступила… Надо полагать, она не читала этой ужасной книги!

– Она прочла ее, мадам, – сказала Феба. – Именно она и дала ее Солфорду. Он сам говорил мне об этом.

– В таком случае он не сказал ей, кто написал ее, – заявила миледи. – В этом ты можешь быть уверена, потому что она обожает Сильвестра! Ах, если бы кто-нибудь уговорил ее поддержать тебя… Но кому-то придется открыть ей всю правду!

– Бабушка, я сама расскажу ей обо всем! – заявила Феба.

Миледи была склонна согласиться с внучкой, однако перспектива омрачить будущее, которое внезапно стало таким привлекательным, заставила ее сердито ответить:

– Ты можешь поступать так, как тебе заблагорассудится! Я не вправе давать тебе советы! И прошу не умолять меня сопровождать тебя к Солфордам, потому что такого напряжения я не перенесу! Можешь взять ландо и ради бога, Феба, постарайся выглядеть как подобает! Надень бежевое платье и розовую… – нет, в ней у тебя будет землистый цвет лица! Придется остановиться на соломенной шляпке с коричневыми лентами.

Принарядившись, мисс Марлоу села в ландо незадолго до полудня, смертельно бледная, словно приговоренная к казни через повешение.

Состояние ее рассудка было таково, что, прибыв к особняку Солфордов, девушка ничуть не удивилась бы, если бы ее встретила целая череда призраков Рейнов, тыкающих в нее обвиняющими перстами. Но на глаза ей попались лишь слуги, старательно изображавшие, за исключением дворецкого, который буквально лучился доброжелательностью, свою полнейшую незаинтересованность. К счастью для душевного спокойствия Фебы, ей и в голову не пришло, что все домашние, у которых были дела в холле, воспользовались этим предлогом, чтобы оказаться внизу и взглянуть на нее. Подобное сборище лакеев выглядело несуразным, если не сказать – помпезным, но коль Сильвестр предпочитал именно таким образом управлять своим домашним хозяйством, то, в конце концов, это было сугубо его личное дело.

Явно расположенный к ней дворецкий провел мисс Марлоу на второй этаж. Сердечко гулко колотилось у нее в груди, и она даже запыхалась; оба эти симптома непременно ухудшились бы, знай она о том, сколько заинтересованных глаз из всевозможных укромных уголков следит за каждым ее шагом. Никто не смог бы с уверенностью сказать, откуда пошли слухи о том, что его светлость наконец-то решил связать себя брачными узами, обнаружив, в полном соответствии с пословицей, что путь его отнюдь не усыпан розами. Но об этом стало известно всем, начиная от старшего торгового агента и заканчивая последним поваренком, посему несоразмерно большое количество этих персон и стало свидетелями прибытия мисс Марлоу. Большинство оказались разочарованы; только мисс Пенистон и мисс Баттон не обнаружили в ней ничего предосудительного. Первая вообще склонна была счесть любую девицу, на которой остановит свой выбор дражайший Сильвестр, средоточием подлинных добродетелей. А вторая видела в ней посланницу небес, спасшую ее ненаглядного подопечного от неминуемой гибели при кораблекрушении, равно как и от тошноты, преступного небрежения и прочих напастей, кои непременно должны были обрушиться на голову несмышленого дитяти, увезенного за тридевять земель и оторванного от любящей нянечки.

Феба услышала, как прозвучало ее имя, и перешагнула порог гостиной герцогини. Дверь закрылась за девушкой, но, вместо того чтобы двинуться вперед, она застыла, словно прикованная к месту, глядя на хозяйку дома. На лице ее отобразилось непритворное и наивное удивление, и она настолько забылась, что непроизвольно вскрикнула:

– Ох!

Никто и никогда не говорил ей о том, что Сильвестр как две капли воды похож на свою мать. А между тем даже на первый взгляд сходство было поразительным. Присмотревшись внимательнее, впрочем, она заметила, что глаза у герцогини куда более теплые, а складка губ выглядит мягче.

Прежде чем Феба успела переварить эти открытия, герцогиня весело рассмеялась и сказала:

– Да-да, Сильвестр, бедный мальчик, унаследовал свои брови от меня!