– Вы попали в неприятности, как вам угодно было выразиться, когда я впервые свел с вами знакомство! – продолжал Сильвестр. – Хотя правильнее было бы сказать, что вы вляпались в них, как и очертя голову ринулись на борт того корабля! Если вам нравится вести себя безрассудно, это ваше личное дело, но ведь вам этого мало! Вы без стеснения впутываете в свои неприятности и других! Такой жертвой стал сначала Томас, потом я – Господь свидетель, это правда! – и вот теперь очередь дошла до вашей бабушки! Что, она отказывается иметь с вами дело? Или вы полагаете, будто вас использовали? Но лишь себя вы должны благодарить за те невзгоды, которые навлекли на свою голову!

Феба выслушала его тираду, оцепенев от негодования, едва веря в то, что это Сильвестр, а не какой-то чужой человек осыпает ее столь горькими обвинениями. В голове Фебы еще мелькнула мысль, что он специально старается разозлить ее, но тут же догадку заглушил собственный гнев, мгновенно разгоревшийся из крохотной искорки во всепожирающее пламя.

Прежде чем она успела заговорить, герцог вдруг воскликнул:

– Нет… нет! Это бесполезно! Воробышек, Воробышек!

Но она уже не слушала его. Голос ее подрагивал от сдерживаемой страсти, когда девушка сказала:

– За это я должна благодарить одного-единственного человека! Вас, милорд герцог! Именно ваше самовлюбленное чванство заставило меня выбрать вас на роль злодея для своего романа! Если бы не вы, я бы никогда не убежала из дома! Если бы не вы, никто бы и никогда не узнал, что ту злосчастную книгу написала я! Если бы не вы, я бы не бросилась очертя голову на борт той шхуны! Вы – причина всех несчастий, что обрушились на меня! Вы говорите, что я дурно обошлась с вами: если даже и так, то вы отомщены в полной мере, потому что уничтожили меня!

К ее невероятному изумлению и, естественно, негодованию, он рассмеялся каким-то каркающим смехом.

Пока она в растерянности испепеляла его взглядом, Сильвестр заговорил тоном, какого она от него еще никогда не слышала:

– В самом деле? Что ж… Если это действительно так, то я готов искупить свою вину! Вы окажете мне честь, мисс Марлоу, принять мою руку в браке?

Вот так Сильвестр, общепризнанный любитель пофлиртовать, сделал первое в своей жизни предложение.

Фебе и в голову не могло прийти, что он тоже потрясен до глубины души и потерял почву под ногами, а потому ведет себя как неопытный юнец, едва закончивший школу. Равным образом не могла она представить себе и того, что его неловкий смех и преувеличенная чопорность сделанного предложения проистекают из смятения и растерянности. Он был известен изысканным обхождением и утонченностью; до сегодняшнего дня мисс Марлоу еще ни разу не видела, чтобы герцог потерял контроль над собой. Она решила, что он издевается над ней, и вскочила с кресла, воскликнув:

– Как вы смеете?

Сильвестр, обжигающе остро ощущая собственную неуклюжесть, не стал терять время и еще больше усугубил положение:

– Прошу прощения! Вы ошибаетесь. У меня не было намерения… Феба, эти слова вырвались у меня, прежде чем я успел сообразить, что говорю! Я не собирался просить вас выйти за меня замуж… Я был решительно настроен не делать этого! Но… – Он умолк, смешавшись окончательно и сообразив, в какую трясину завели его попытки объясниться.

– Вот в это я верю охотно! – с жаром вскричала она. – Вы были настолько любезны, что сообщили свое мнение обо мне, и в это я тоже верю! Вы приехали в Остерби, чтобы оценить меня, словно я была молодой кобылой, и решили, что я вас недостойна! Разве не так?

– Что вы еще скажете? – осведомился он, невольно рассмеявшись.

– Разве не так?!

– Так. Но неужели вы забыли о том, как вели себя? Откуда мне было знать, какая вы на самом деле, когда вы настойчиво пытались внушить мне одно лишь отвращение? И только много позже…

– Конечно-конечно! – язвительно подхватила Феба. – И только много позже, когда я сделала вас жертвой, впутав в свой неприличный побег из Остерби, а потом и уязвив вашу гордость так, как никто не осмеливался ранее, вы начали подозревать, что я могу стать именно той женой, которая вполне устроит вас! То пылкое предложение, что вы сейчас любезно сделали мне, проистекает, естественно, из той глупости, которую я совершила, впутавшись в ваши дела, отчего вам пришлось пуститься в путешествие при обстоятельствах, крайне вас недостойных! О, как же глупа я оказалась, если не смогла предвидеть, что именно этим все и закончится! Вы должны простить меня! Знай я о том, что отсутствие манер заставит вас взять меня под опеку, я бы превращалась в образчик пристойности и чопорности всякий раз, когда попадалась бы вам на глаза! И тогда вы были бы избавлены от унижения, если бы ваше предложение отвергли, а я избежала бы нестерпимого оскорбления!

– Никакого оскорбления не было, – сказал он, побледнев как смерть. – Если я выразил его… Если оно прозвучало для вас таким образом, будто я намеревался оскорбить вас, – поверьте, это не так! Я сказал то, что сказал, только потому, что те безумства, которые вы совершали, убедили меня: вы не та супруга, которая мне подошла бы! После бала у Кастельро я хотел только одного – никогда больше не встречаться с вами… Так я думал тогда, но все оказалось иначе, потому что, увидев вас вновь, я почувствовал невероятную радость.

Эта была не та речь, которую можно было услышать от прославленного сердцееда, но Сильвестру еще не доводилось признаваться в любви женщине, кипящей от гнева и презрения.

– Неужели? – сказала Феба. – Но вы быстро пришли в себя, не так ли?

Уязвленный, он парировал:

– Нет, потому что я всего лишь попытался прийти в себя! Перестаньте цепляться к моим словам, вздорная вы девчонка!

– Феба, ты собираешься переодеваться или нет? – осведомился Том, в этот самый неподходящий момент входя в комнату. – Кигли принес твой саквояж… – Оборвав себя на полуслове, он пробормотал: – П-прошу извинить меня! Я не знал… Мне лучше уйти!

– Уйти? Зачем? – беззаботно воскликнула Феба. – Да, я собиралась переодеться и сделаю это немедленно!

Том распахнул перед ней дверь, думая про себя, что, если бы Сильвестр, которого он явно прервал в тот самый момент, когда герцог признавался в любви, отбросил бы осторожность и открыл ему хотя бы калитку в своих оборонительных бастионах, юноша рассказал бы ему, как надо обращаться с ней. Закрыв дверь, Том обернулся к герцогу.

– Боже милостивый, Томас! Какое портняжное величие! Ты что, хочешь вогнать меня в краску? – насмешливо поинтересовался Сильвестр.

Они выехали из Дувра в самом начале двенадцатого, и к тому времени мисс Марлоу успела перессориться с обоими своими сопровождающими. Появившись из своей спальни в образе высокомерной модной молодой леди, она столкнулась с Томом и немедленно поинтересовалась у него, нашел ли он деньги, оставленные в своем саквояже. Получив утвердительный ответ, девушка спросила, не наймет ли он для нее карету, которая бы доставила ее в Лондон.