— Стой! — кричу я, понимая, что уже не успею, и человек, склонившийся над прорубью, испуганно поднимает голову и смотрит на меня желтыми волчьими глазами. Это притворщик, и он готов сменить форму. — Стой!

У меня нет оружия — я отдала свое ружье матери, и я могу только кричать, но мой крик неожиданно обретает силу, и человек пугается, и бросает все, и бежит от меня во тьму зимнего леса, который спешит принять его в свои объятья, невзирая на то, что этот человек — предатель и враг.

Воздух дерет горло. Я останавливаюсь на полпути, точнее, заставляю себя остановиться.

Мне нужно бежать в деревню и предупредить о том, что волки нападут на нее. Мне нужно сказать Пане о том, что предатель — волк-оборотень, и что он сможет провести джорнаков тайными тропами, мимо озера.

По воде моих воспоминаний бежит рябь, и я переношусь вперед — в дом Паны, где она с ужасом на лице слушает мои слова.

Я смотрю на нее и не чувствую больше любви или жалости, или сострадания, даже зная, что ждет ее впереди, даже зная, что она, несмотря на то, что пыталась разлучить меня и Терна, любила меня и хотела мне добра.

Я хотела бы увидеть Терна. Еще раз увидеть. Безумная мысль овладевает мною: а что, если… А что, если я сейчас не пойду к джорнакам, а побегу к лесу, туда, где встал лагерем его отряд? Что скажет Терн, если увидит меня сейчас? Как повернутся колеса Судьбы, если я не сделаю того, что должна сделать?

Я выхожу из дома, и тут меня снова подхватывает волна воспоминаний.

Ветер бьет в спину, когда я несусь на полной скорости через озеро, чувствуя себя одновременно испуганной и совершенно спокойной. Я знаю, что смогу убедить врага пойти к озеру. Я знаю, что умереть мне суждено не здесь и не сейчас, а позже, но все же в душе моей трепещет крылом раненой птицы страх. А что, если не смогу. А что, если не успею?

Но я успеваю.

Вздыбившееся пространство и время снова переносят меня на шаг вперед в этой длинной, полной острых зубов и когтей ночи.

Я стою у дерева со связанными руками и ногами, а муж Ли-ры в своем волчьем обличье корчится и визжит от ярости у ног вождя джорнаков. Трансформация — процесс болезненный, но мы терпеливо ждем, пока волк обретет свой человеческий облик и заговорит. Муж Ли-ры полон ярости и страха. Он говорит, что я обманываю, что в деревне осталось всего два десятка защитников, и что он точно знает о том, что на озере ловушка, ведь он сам помогал устанавливать ее какой-то лунокруг назад.

Я начинаю задыхаться, когда джорнаки рычат и придвигаются ко мне ближе, обнажая свои красные влажные языки в улыбках, больше похожих на оскалы.

Я чувствую на лице их дыхание и кричу, когда горящий факел в руках одного из них оказывается слишком близко к моему лицу.

— Говори, — приказывает вождь.

Я смотрю на него, и в глазах его пылает огонь. Он жжет меня, дотягивается до меня своим горячим языком, лижет руки и ноги, заставляя забывать обо всем. Я знаю эти глаза. Я помню эти лица, эти желтые зубы — они так же скалились в улыбках, и эти глаза — они так же блестели радостью и наслаждением, но теперь я помню и другое. Эти руки тянулись ко мне, но без вражды. Эти бородатые лица окружали меня, но не затем, чтобы причинить мне боль.

Я окидываю взглядом стоящих вокруг людей, чувствуя их эмоции, понимая их мысли, ощущая их боль. Я смотрю на вожака, и слезы начинают течь из его глаз, капая на бороду.

Я вдыхаю запах огня, и он больше не жжет меня. Я знаю, что делать, что говорить, и знаю, что они меня послушают.

— Вы пойдете на озеро, — говорю я.

Нити человеческих душ сплетаются у меня в руках в единую крепкую и толстую нить. Каждая душа в ней подчинена моей воле, каждая душа хочет и ждет моего приказа. Волк не знает, что происходит, но он тоже это чувствует и начинает скулить, сначала жалобно, а потом все сильнее и сильнее.

— Замолчи, — говорю я, и вспышка пламени из моего рта озаряет ночную тьму.

Взвизгнув, оборотень исчезает в темноте. Я слышу его хриплое дыхание, доносящееся до меня сквозь тишину леса, и смотрю на вожака джорнаков. Он не говорит ни слова, лишь поднимает вверх руку. Один из воинов тут же хватает болтомет и срывается с места, направляясь вслед за волком. Я знаю, что на рассвете муж Ли-ры будет убит, но эта смерть не вызывает у меня чувств.

— Я проведу вас через капканы. Кто-то погибнет, но остальные пройдут, если пойдут за мной.

Они смотрят на меня и молчат.

— Вы — мое стадо. Я — ваш пастух, — говорю я, и в памяти вдруг всплывают слова из книги, которую я читала на Земле. — Я ваш Волк, и я храню свое стадо, — говорю я и смеюсь, сама не зная, над чем.

Они смотрят на меня и молчат.

Кажется, что это магия, но это не так. Я чувствую, как стучат их сердца, вырабатывая ток, как пульсируют в мозгу альфа-волны, пронзая сеть нейронов в одно мгновение. Я заставляю эти волны перестроиться, настраиваю их на себя, как настраивает приемник на любимую радиостанцию меломан. Теперь — я их любимая музыка. Теперь только на моей частоте смогут биться их сердца, и только мою песню будут петь их радиоволны.

Я прибавляю «громкость» своего радио, и теперь джорнаки слышат только меня.

— Завтра на рассвете вы все пойдете за мной, — говорю я, глядя вожаку прямо в глаза. В них полыхает тьма, но этой тьме не справиться с огнем внутри меня. — Вы пойдете за мной к деревне. Мы пройдем по озеру, и вы все умрете. Но вы не сможете сбежать от своей судьбы.

Они смотрят на меня, и молчат, и это молчание говорит мне о том, что моя власть сильна, и я знаю, что делаю.

Накатившая волна уносит меня к концу ночи. Уже рассвет, и я слышу, как кричат первые жертвы капканов позади меня. Мы наступаем. Не все хотят идти со мной, кто-то пытается бежать — и попадает в капканы. Я улыбаюсь. Я ступаю по зимнему лесу осторожно и бесшумно. Я провела на ногах всю ночь, но я не хочу ни есть, ни пить, ни присесть, чтобы дать отдых усталым ногам.

— Сейчас! — кричу я, дергаю за нитки, и джорнаки бегут вперед, вскидывая на плечи болтометы, взмахивая топорами и выбрасывая в воздух руки с ножами.

Я вижу, как толпы людей и дикарей смешиваются, разбиваются на маленькие группки, обмениваются ударами и кричат. Я стою позади, почти не скрываясь, но все же стараясь держаться поодаль, так, чтобы меня не заметили те, кто умирает в первых рядах. Мы с боем пробиваемся к тропе, которая ведет к озеру. Волки снуют вокруг, откусывая все подряд прямо на ходу, и прямо на ходу погибая от меткого выстрела. Я знаю, что у каждого из них дома волчата, и закрываю глаза, чтобы не видеть их смертей.

Мы движемся. Еще несколько шагов — и перед нами открывается безупречная гладь озера Атт. Я вижу темную фигуру, бегущую нам наперерез, и понимаю, что это Пана. Но где же Олл-ард? Где же тот, кто должен дернуть вторую веревку, где тот, кто должен стать героем?

Его нет, а мы уже ступаем на толстый лед. Я тяну джорнаков за нити, но лед холодный, и он начинает бороться с тем пламенем, что я зажгла в их душах. Я чувствую, как становится тоньше нить, как сопротивляются души, не желая отправляться вместе со мной на верную смерть. Я тяну изо всех сил, но они сопротивляются, грызут нити, пытаясь освободиться и сбежать.