Константинов обвинял Лысенко в замедлении внедрения новых сортов, отчего страна теряет сотни миллионов пудов хлеба ежегодно. Он писал Сталину, что под руководством Лысенко ВАСХНИЛ вымирает, что "односторонний, так называемый агробиологический уклон в его деятельности тормозит всю сельскохозяйственную науку, а также отдельные ее звенья… Как крайний эгоцентрик, он тонет в догматике, в непогрешимости и саморекламе". Константинов указывал, что недавно он пытался довести его предложения в разговоре с Маленковым, который принял его в Центральном Комитете партии, но последствий от этого разговора не последовало, поэтому он вынужден писать Сталину. Он считал, что нужно "Немедленно освободить Т. Д. Лысенко от обязанностей президента ВАСХНИЛ и произвести довыборы академиков и членов-корреспондентов без какого-либо нажима со стороны Т. Д. Лысенко." Последним, девятым пунктом своего письма Константинов поставил такой: "Созвать при ЦК ВКП(б) совещание по вопросам селекции и генетики и реформы системы сельскохозяйственных опытных учреждений" и подписался: "Глубоко уважающий Вас действительный член Всесоюзной академии с.-х. наук имени Ленина, лауреат Сталинской премии, зав. кафедрой селекции, семеноводства и методики опытного дела Тимирязевской с. — х. академии проф. П. Константинов" (9).

Однако Сталину предложения крупнейшего ученого России не были интересны, а одна строчка в его письме могла вызвать раздражение, потому что Константинов обвинил Лысенко в том, что тот "вместо дарвиниста стал ламаркистом". Константинов не мог, конечно, предполагать, что сам Сталин был еще более убежденным ламаркистом.

Когда Сталину принесли подготовленный Шепиловым и Митиным и исправленный А. А. Ждановым проект постановления ЦК партии, документ не показался ему достаточно боевым. А. А. Жданов был вообще отстранен от работы. Формально это было связано с тем, что 10 июля был его последним рабочим днем перед отпуском. Практическое руководство разгромом генетики было поручено набиравшему силу новому Секретарю ЦК Георгию Максимилиановичу Маленкову, назначенному секретарем ЦК 1 июля 1948 года и принявшему 7 июля дела от А. А. Жданова. А Андрей Александрович уехал в санаторий "Долгие Бороды" на Валдай, где его стали лечить.

Часть врачей санатория понимала, что человеку с серьезными сердечными проблемами выбранное место для лечения явно не подходит. От Жданова, согласно присланным из Кремлевской больницы рекомендациям, требовали, чтобы он каждый день отправлялся на долгие прогулки по пересеченной местности, преодолевал подъемы и спуски. Недавно доцент Московской медакадемии имени Сеченова В. Д. Тополянский разыскал в архиве кардиограмму А. А. Жданова, сделанную сразу по приезде в Долгие Бороды. На ней отчетливо видно, что прибыл он туда с глубоким инфарктом миокарда, и такие "процедуры" были смертельно для него опасны. Поэтому можно думать, как об этом группа московских историков поведала в октябре 2011 года в передаче московского телевидения, что А. А. Жданова намеренно посылали подальше от Москвы на верную гибель. И вскоре он в санатории скончался от еще более обширного повторного инфаркта. То, что его попросту убили на Валдае, врачи в санатории знали. Когда в 1976 году рукопись моей книги "Власть и наука" прочел ленинградский генетик В. С. Кирпичников, он мне сказал, что ему известно от друга, работавшего в том санатории, что я могу вполне привести в книге указание об этом убийстве, что я и сделал в предположительной форме. Когда я дал в 1987 году Юрию Андреевичу Жданову познакомиться с рукописью моей книги, он, конечно, прочел фразы о смерти отца, но поправлять ничего не стал. Когда же летом 2004 года он как почетный ректор Ростовского университета вместе с директором Биологического Института этого университета профессором Е. П. Гуськовым предложили Ученому Совету их университета избрать меня Почетным Доктором и пригласили приехать в Ростов на церемонию вручения соответствующего диплома и полагающихся регалий, Жданов, проведший со мной весь день с утра до вечера, вдруг упомянул о факте убийства отца кремлевскими докторами по явному поручению Сталина. Я тут же его спросил, откуда ему стало известно об этом. "Так об этом вы же первым и написали во "Власти и науке", а теперь есть и другие подтверждения", — ответил он мне.

В продолжение того разговора с Юрием Андреевичем я спросил его: "Так почему же Вы до сих пор храните к Сталину теплое отношение?". "А он был человеком необычным, — ответил Жданов. — Вот пример из той жизни. Сталину донесли, что писатель Михаил Шолохов, когда крепко выпьет с друзьями в своей станице Вешенской, может начать ругать Сталина за его политику в сельском хозяйстве. Однажды Шолохов даже сказал, что это происходит из-за того, что Сталин — человек ограниченный. Сталин, узнав такую характеристику, вида не подал, но запомнил слова и дождался момента, когда Шолохов попросился к нему на прием. Как только дверь в сталинский кабинет перед Шолоховым растворилась, и он сделал первый шаг внутрь кабинета, Сталин, сидевший за столом напротив двери, спросил писателя:

— Товарищ Шолохов! Какой у Вас вопрос ко мне?

Шолохов остановился, опешив, но понял, что дальше итти не стоит, и от двери произнес фразу, что в Вешенской начинают уборку урожая, но возникли проблемы со стареньким комбайном.

— Нельзя ли нам выделить новый комбайн? — попросил он.

— Хорошо, — ответил Сталин, — какая еще у Вас просьба?

— Было бы неплохо выделить один новый трактор.

— Еще что?

— Нельзя ли было бы продать нам еще пару грузовиков для сбора урожая?

— У Вас, товарищ Шолохов, наверняка в кармане есть бумажка с этими просьбами, не правда ли? — спросил Сталин.

Шолохов кивнул головой, пошарил по карманам пиджака и вытащил оттуда сложенный листочек бумаги.

— Так передайте мне его, — произнес Сталин, и когда Шолохов вручил его Сталину, написал на углу бумаги наискосок просьбу наркому сельскохозяйственного машиностроения удовлетворить по возможности просьбу писателя и, протягивая бумажку обратно Шолохову, проговорил:

— А теперь до свидания. У людей ограниченных, знаете ли, время ограниченное!"

"Вот каким был товарищ Сталин", — заключил Юрий Андреевич свой рассказ. В другой раз он мне обосновывал свое уважение к Сталину тем, что никто иной, как Сталин, в деталях продумал, как построить на Ленинских горах здания Московского университета для естественных факультетов, потому что понимал роль науки в движении к социализму и заботился о том, чтобы ученым-естественникам были созданы наилучшие условия для обучения кадров высокой квалификации для развития точных наук.

В день отъезда А. А. Жданова в санаторий в аппарате ЦК были проведены серьезно затрагивавшие его структурные преобразования. Решением от 10 июля вместо Управления пропаганды и агитации с отделами был сформирован Отдел того же названия (11). Бывший Отдел науки в его составе низвели до уровня сектора, хотя пока еще Ю. А. Жданов сохранял за собой должность его заведующего. А Отделом пропаганды и агитации стал заведовать Д. Т. Шепилов, нравившийся Сталину своим характером.