Обращаться к Бенедиктову непосредственно Лысенко был, кстати, обязан в соответствии с табелем о рангах, ибо Академия сельхознаук подчинялась этому министру, а сам он по номенклатурным правилам был на уровне заместителя министра сельского хозяйства. Для обращения к министру у Лысенко нашелся подходящий предлог. Именно у Бенедиктова Лысенко добыл стенограмму лекции Жданова. Возвращая ее 11 мая 1948 года, он присовокупил к ней заявление, теперь уже с решительной просьбой об отставке с поста Президента ВАСХНИЛ:

На основании письма можно высказать осторожное предположение, что в этот момент Лысенко уже имел некоторую информацию о реакции Сталина на его первое обращение и посчитал, что ускорение событий пойдет только на пользу. Именно надеждой на положительное к нему отношение Сталина мог объясняться такой тон письма Бенедиктову — совершенно отличный от тона первого письма. Лысенко уже не унижался, а открыто шел в атаку, обвиняя Ю. А. Жданова в низком научном уровне его доклада, в некомпетентности и даже нечистоплотности. Чего стоили одни упоминания, что Жданов, дескать, передергивал цитаты из его статей, или сетования, что не проставлены страницы его работ, откуда Жданов брал цитаты, а это, видите ли, лишает читателей возможности текстуального сравнения. Он, конечно, продолжал настаивать, что он — невинно пострадавший, жертва секретной критики, хотя о каком секрете можно было говорить, если Жданов читал лекцию нескольким сотням человек, и Лысенко слышал её собственными ушами, а стенограмма лекции была размножена. Ему стыдно было признаться, что он не набрался храбрости войти в зал. Ведь сетования, что ему, Президенту, депутату Верховного Совета СССР, директору института и прочая и прочая, "не дали билета" на лекцию, даже наивными назвать было нельзя.

Расчет оказался верным — Сталин, наконец-то, вызвал к себе "несправедливо обиженного". По-видимому на этой встрече присутствовал А. А. Жданов — 20 мая в его записной книжке появилась запись: "О Лысенко выговор Ю[рию Жданову?]" (14). На обороте следующей странички записной книжки Жданов-старший дважды подчеркнул запись "Кремль Лысенко" (15). В Кремле находился кабинет Сталина, у самого А. А. Жданова и его сына кабинеты были в здании ЦК партии на Старой площади, следовательно, можно предполагать, что встретить Лысенко в Кремле можно было в кабинете Сталина, и встреча эта (или две последовавшие друг за другом встречи?) произошли в последнюю неделю мая. Занесенные в записную книжку чуть дальше фразы могли принадлежать скорее Лысенко, а не Сталину, настолько характерно они передают мысли "Главного агронома", постоянно на эти темы витийствовавшего:

Зачем эти рассуждения о генах и их постоянстве могли понадобиться Лысенко в кабинете главного большевика? Разумеется, не только для того, чтобы обрисовать идейные разногласия со своими научными противниками, но и для вполне прозаической цели. Ему мешали жить проклятые гены и верующие в них вейсманисты-морганисты.

Начатая шумиха о колоссальном успехе с ветвистой пшеницей позволила Лысенко не просто выйти сухим из воды. Сталин без раздражения отнесся к письму Лысенко, отправленному 17 апреля 1948 года (17) и перешел к активной защите Лысенко и наказанию обидчика. Уже в мае членов Политбюро ЦК ВКП(б) собрали на незапланированное заседание. Спустя 40 лет, в январе 1988 года бывший секретарь ЦК партии Дмитрий Трофимович Шепилов рассказал мне об этом заседании.

— добавил Шепилов (18) и поведал мне о том, что он по образованию был экономистом, до войны защитил диссертацию и получил степень доктора наук, ему предложили высокий пост директора Института экономики, но он ушел на фронт простым солдатом, а там уже дослужился до звания генерала и был переведен в аппарат ЦК ВКП(б).

Голос его — глубокий окрашенный обертонами баритон — звучал красиво, Шепилов старался произвести впечатление и рассказал мне о том, что, помимо увлечений экономикой, несомненной удачей на фронтах (ведь мог и остаться на поле боя), защитой докторской диссертации, была у него еще одна страсть: он неплохо пел, и друживший с ним великий тенор Иван Семенович Козловский не единожды пенял ему, что не по верной дороге он пошел, занявшись партийными делами и понравившись своим характером Сталину.

— Тебе надо было петь, — утверждал Козловский. — Представляешь, висела бы перед Большим Залом консерватории афиша "Иван Козловский, Дмитрий Шепилов. Русские романсы". А перед входом толпа, и все спрашивают: "У вас нет лишнего билетика?" Вот это судьба завидная!