— Фортуна в наших руках, генерал! Разрешите мне атаковать, и я зайду в русским во фланг! — Чистокровный английский жеребец весело плясал под Ла Баром — всадник и конь казались слитыми воедино.

Армфельд довольно оглядел гасконца и махнул рукой: «Атакуйте, полковник!» И, обернувшись к начштаба, приказал: «Пусть и наша пехота, Карл, ударит в штыки!»

Русские карабкались на холмы снизу, а шведы ударяли на них сверху — на этом строился расчет Армфельда.

И впрямь шведские гренадеры, упавшие с горы как снежный ком, прорвали было левый фланг русских. Подскакавший Голицын сам повел на выручку новгородцев. Шведы были отброшены, и строй восстановлен.

«Какого черта Ванька Бутурлин не атакует? Ведь шведы покинули все укрепления на большом тракте?» — сердито думал Голицын и приказал дать еще одну красную ракету. В это время подскакавший драгун дрогнувшим голосом доложил: там справа рейтары! Но Голицын уже и без того видел, как лавина шведских рейтар заходит в тыл всему его отряду.

* * *

Генерал-майор Бутурлин любил воевать со старомосковской неспешностью. Закутавшись в соболью шубу, он важно восседал на барабане и, обозревая шведскую позицию, неспешно хлебал горячие щи, разогретые поутру расторопным денщиком. В чем, в чем, а в денщиках Бутурлин знал толк: выбирал их толково, не спеша. Он вообще не любил торопливости. Вот и ныне не спешил!

Сперва он рассчитывал, что Мишка попросту заблудится иль утопнет в этих непроходимых болотах и лесах, но, услышав дальние выстрелы и увидев, как шведы покидают укрытия и строятся на холмах поперек поля, понял, что опять улыбнулось его сопернику воинское счастье: продрался-таки сквозь леса!

— Ваше превосходительство, командующий дает сигнал к атаке! — обратился к нему подъехавший Чернышев, второй генерал в отряде. — Прикажете выступать?

Бутурлин посмотрел, как рассыпается над лесом ракета, и буркнул:

— Рано! Сам видишь, шведы еще пушки не сняли…

Но вот шведские бомбардиры пушки выволокли и потащили на холм.

— Да что же это деется? Почему не выступаем?! — подскакал, размахивая нагайкой, атаман Фролов.

— Экая казацкая вольница… — сердито посмотрел на него Бутурлин, но в сей миг над лесом взлетела еще одна ракета, и ничего не оставалось делать Ивану Бутурлину как махнуть рукой: выступаем!

* * *

Лавина рейтар Ла Бара, обойдя новгородцев с фланга, прорвалась в тыл русских, все сметая на своем пути.

— Молодец гасконец! Вот видите, Карл, а вы называли его пустым бахвалом! — Армфельд со своего холма с радостью следил за этой атакой. Но русские, как оказалось, сумели на руках протащить через эти леса даже пушки. И шесть русских орудий ударили картечью по рейтарам Ла Бара. Великолепно начатая атака захлебнулась. А тут еще русские драгуны подоспели, и рейтары не выдержали, начали отходить.

— Ваше превосходительство, ваше превосходительство! Там справа! — тоскливо потянул Армфельда за рукав его начштаба. Тот обернулся и ахнул. По большой дороге вдоль реки мчались русские казаки, а за ними маршировала пехота.

— А мы-то из окопов пушки убрали! — с какой-то легкомысленной отчаянностью махнул рукой Армфельд и понял, что проиграл сражение. Его начштаба еще распоряжался, приказывал спешно: вызывать ландмилицию Гилленборга, завернуть пушки с холма, но Армфельд понимал, что все это бесполезно — битва проиграна!

* * *

Хвастливый Ла Бар вздрогнул, когда на него налетел ревущий драгун с татарским арканом. Он наслышан был об этих страшных удавках и, увидев, как дикарь в роскошном парике что-то завывает и размахивает веревкой, как-то само собой завернул вслед за рейтарами, обгоняя многих из них по пути на своем превосходном жеребце. Позже, на военном суде гасконец оправдывался, что лошадь виновата в его ретираде: унесла его с поля битвы, по своей врожденной прыткости, с испугу. Однако сам прекрасно знал, что испугалась не лошадь, а сдрейфил он, полковник Ла Бар, увидев здоровенного московита, который напал на него, улюлюкая и размахивая веревкой. (Военный суд оправданий не принял и после Лапполы навсегда отчислил его с королевской службы.)

Васька Увалень, глядя с откоса на уходящего по реке нарядного всадника, плюнул и посожалел, что от него ушла столь знатная добыча! Вслед затем он повернул на звуки полкового горна, призывавшего к новому построению.

* * *

Конная ландмилиция графа Гилленборга, к немалому удивлению Армфельда, подоспела вовремя и перерезала путь к мосту казакам и драгунам Бутурлина. К тому же шведы успели повернуть свои пушки и ударили картечью. Конница Бутурлина стала заворачивать коней.

— Сейчас ваше время, граф! — обратился Армфельд к тучному помещику. — Отомстите за вашего друга Ла Бара.

Гилленборг весело склонил голову в тяжелом дедовском рыцарском шлеме и поскакал к своей ландмилиции.

— За мной, мои финские мужички, вперед, за вашим графом! — громогласно возгласил Гилленборг и, вытащив старинный меч, новел ионное ополчение в сечу. Но в это время во фланг ландмилиции ударил присланный Голицыным бригадир Чириков с сибирским полком. Для сибиряков двадцатиградусный мороз был просто безделицей, и, выйдя на широкое поде, они пустили вперед своих крепких и выносливых лошадок наперерез ополченцам. Гилленборг хотел было на ходу завернуть ландмилицию супротив нового противника, но когда обернулся, то увидел, что все его ополченцы несутся сломя голову к мосту через Стор-Кюре. Сам граф не успел завернуть лошадь, как налетевший на него Чириков выбил старинный меч и, приставив к горлу шпагу, Сказал насмешливо: «Хватит кричать, папаша, отвоевался!»

Меж тем шведская пехота, видя, что оба фланга смяты русскими, в панике хлынула вслед за рейтарами и ланд-милицией через Стор-Кюре в сторону Лапполы. Но в деревню уже ворвались казаки Фролова. Пешее финское ополчение и не думало сопротивляться: разбежалось по своим мызам, откуда было насильно согнано шведами на королевскую службу.

Вечером, после славной виктории, русские офицеры собрались в том самом помещичьем замке, в котором накануне так весело ужинал генерал Армфельд. В приемные покои вносили захваченные шведские знамена, во двор сгоняли пленных. Утром пересчитали убитых шведов: их оказалось боле пяти тысяч — особливо много убитых лежало вдоль реки, где их нещадно рубили казаки и драгуны. Русские потери составили полторы тысячи убитых и раненых. Виктория была полная.

К сияющему Голицыну приводили все новых и новых пленных шведских офицеров. Среди них был и граф Гилленборг.

— Я коренной финн, ваше сиятельство! Хозяин здешнего поместья. Шведы силой принудили меня вступить в их войско! — с порога объявил Гилленборг.

— Ну что ж! Тогда вы знаете все свои погреба и тайники! Накормите моих офицеров! — распорядился Голицын. — А я наконец побреюсь после столь долгой битвы.

Когда генералы и офицеры собрались за тем же самым столом, где прошлым вечером столь весело ужинал с Ла Баром генерал Армфельд, к ним вышел, слегка прихрамывая (след татарской стрелы под Азовом), чисто выбритый и одетый в белоснежную рубашку под нарядным кафтаном князь Михайло Голицын. Поднимая бокал с пенистым французским шампанским, услужливо налитым Гилленборгом, князь Михайло весело провозгласил: