Учитывая состояние Эгара, с воином-двендой ему не справиться.

Он пересек реку через понтонный мост Сабала, сливаясь с оборванной толпой, опуская плечи, сутулясь и шаркая ногами. Когда пришел его черед подойти к сторожке для взимания платы на дальней стороне, он начал кашлять, брызгая слюной, что-то бормоча, прикрывая лицо одной рукой и размахивая другой. Офицер с плохо завуалированным отвращением отвернулся, схватил протянутую монету и, не удостоив Эгара новым взглядом, махнул рукой – проходи.

В путаном переплетении улиц, убегавших от моста, он бродил некоторое время, проверяя фасады. Нашел вывеску доктора вблизи входа во фландрейновую курильню, но в столь ранний час оба заведения были закрыты. Драконья Погибель пожал плечами и отыскал место на другой стороне улицы, чтобы там подождать – прохладный каменный альков между контрфорсами того, что, похоже, когда-то было храмом. Он безвольно осел в тени. От того, как напрягшиеся мышцы тревожили рану, в бедре проснулась мучительная пульсирующая боль. Эгар стиснул зубы и плотно сжал губы, велев себе терпеть. Сердито уставился на вывеску курильни через дорогу.

«Покурить бы сейчас фландрейна, так ведь эти засранцы не могут работать как полагается».

Он смутно поразмыслил над тем, чтобы вломиться туда и угоститься самому, но решил этого не делать. Любой, кто торгует фландрейном, расставляет по окрестностям сторожей, и пусть те в такое время могут спать, они – более чем вероятно, ветераны войны – спят вполглаза, на случай неприятностей. В нынешнем состоянии ему в драке не выстоять. А если хозяева курильни имеют хорошие связи, после взлома квартал запестреет стражниками, как шлюха из обоза – сифилитической сыпью.

В услугах врача он сейчас нуждался сильнее, чем в облегчении боли, а это значило ожидание. Любой другой поступок был просто глупым.

«Приятно видеть, что ты ведешь себя по-умному, Драконья Погибель, – уже слишком поздно для того, чтобы от этого была какая-нибудь польза».

«Ага, а что мне оставалось делать? Позволить этому мудаку-рогоносцу и его дружку первыми обнажить клинки? Глядеть, как они режут Имрану – прелюбодейку, а потом сажают меня на тот же меч?»

«Нет. Но, возможно, тебе стоило держаться подальше от Имраны, пока Ашант не сядет на боевого коня и не ускачет обратно на юг».

«Но девушка…»

«Не вали все на девушку, это бред. Ты уже две недели искал повод затеять эту битву, сам знаешь».

Он повертел головой, сидя в прохладной тени каменной ниши. С трудом ухмыльнулся.

«А они довольно мешкотные для элитных имперских офицеров. Видать, размякли, подавляя бунт в Демлашаране».

«Ну да, а еще они пьянствовали всю ночь. Не обманывай себя, Драконья Погибель. Тебе просто повезло».

«Или Небожители меня прикрывают. Может, Такавач присматривает за мной…»

От боли Драконья Погибель то погружался в подобие дремоты, то снова приходил в себя. Время текло, как неряшливая уличная толпа, которую он едва замечал сквозь тяжелые веки, возвращаясь в сознание. По мере того как солнце поднималось выше, тени на полуразрушенных стенах храма вокруг маджака таяли, подобно темным, быстро сгорающим свечам. Городские звуки превратились в невнятный гул, который делался то громче, то тише. Воспоминания увлекли его обратно в степь: громадные кровоточащие закаты на дне небес, плотная масса буйволового стада движется меж скаранакскими загонщиками в сумерках, в прохладном воздухе звучат отрывистые команды на маджакском. Он вздрогнул, не приходя в сознание, и еще сильнее вжался в стену храма. В полусне увидел себя в цирюльне. Увидел, как цирюльник счищает мыльную пену с бритвы и прикладывает лезвие к шее. Холодный металл давит, начинает резать…

«Не извольте беспокоиться, господин».

Он резко очнулся. Рывком вскинул голову.

По другую сторону улицы коротконогий толстяк в черном стоял и ждал, пока его высокий раб отодвинет засовы в верхней части входа в курильню. Эгар хмыкнул и встал. Сперва он немного шатался, но улицу перешел твердым шагом. Боль пронзила бедро и опалила внутренности, но старые привычки вынудили собраться, сделали походку размеренной. Он остановился в паре шагов от толстяка и кашлянул.

– Ты лепила?

Оба мужчины вздрогнули. Раб повернулся, схватившись за пояс, где болталась потертая деревянная дубинка. Эгар бросил на него взгляд, покачал головой.

– Ты лепила? – тихо повторил он, снова посмотрев на хозяина.

Толстяк выпрямился.

– Послушайте, я… уже платил дань в этом месяце. Я набожный человек. Но благотворительностью по требованию не занимаюсь. Мне надо зарабатывать на жизнь. Вам придется…

– Я могу заплатить, – перебил Эгар. Похлопал себя по кошельку, там звякнуло.

На лице доктора отразилось ощутимое облегчение. Толстяк выглядел как человек, который погружается в ванную, полную хорошо нагретой воды.

– А-а, – сказал он. – Это совсем другое дело.

– И где судьба свела тебя с этим маленьким убийцей?

Рингил протянул руку и коснулся навершия Друга Воронов, которое возвышалось за плечом.

– Его выковал для меня Грашгал Странник в Ан-Монале.

– М-да… собственно, я разговаривал с мечом.

Кормчие ему никогда не нравились, даже в былые времена. Слишком непостижимы были их недвижные железные тела, если таковые имелись на виду, и бестелесные покровительственные голоса – в противном случае. И еще они чересчур балдели сами от себя. «Лично я, – сказал он Арчет, когда тема Анашарала всплыла в разговоре, – доверюсь одной из этих тварей лишь в том случае, если увижу перед собой ее расплавленное тело. Они не лучше демонов – все равно что засунуть кого-нибудь из Темного Двора в гребаную бутылочку и поставить на каминную полку. Кто знает, о чем они думают и чего хотят».

По правде говоря, он немного преувеличивал для пущего эффекта. Во время войны он провел какое-то время в Ан-Монале и иной раз беседовал с Манатаном, хотя в основном в присутствии кириатов, которые работали с Кормчим. Манатан не дал Рингилу повода себя невзлюбить, не считая легкой дрожи, которую тот ощущал всякий раз, заслышав голос из пустоты. Для Грашгала и остальных эти существа были частью обстановки, и постепенно Рингил воспитал у себя похожее отношение. Но это не меняло того факта, что ему приходилось иметь дело с вещью, столь же бездушной, как меч или храмовая стена, и все же, видимо, обладающей умом, далеко превосходящим его собственный. И вещь с удовольствием об этом напоминала.

Темному Двору и двендам, по крайней мере, хватало любезности выглядеть по-человечески.

– Ну, тебе все равно придется с ним поговорить. – Когда речь не шла о собственной жизни Арчет, она делалась прагматичнее некуда. – Он – сердце экспедиции и главная причина, по которой мы собрались в путь.

– Ага, и это вызывает некоторое удивление, верно?