– Устроены на ночлег! Вы, верно, обмолвились?! Вероломно схвачены и обезоружены!

– Для их же собственной пользы, – улыбнулся городской старшина, – они были пьяны, буйствовали, а оружие в таких случаях, знаете ли…

– Нет. Не знаю! – слова вылетали изо рта княжеского посланца с такой силой, будто он пытался забивать гвозди нижней челюстью. – Зато я знаю, что вы слишком много себе позволяете!

– Не думаю. Напротив, в изменившихся обстоятельствах это лучшее, что мы можем сделать.

– Изменившихся? – Посол почти навис над городским старшиной. – Накося выкуси! Через неделю, когда спадет вода, просохнут дороги и обнажатся броды, мы возьмем Бренну за горло. И вот тогда… тогда я не стану тратить время на разговоры!

Илка подумал, что хочешь не хочешь, а пора вмешаться, пока этот мужественный красавец не откусил господину Анджею голову.

Растолкав своих охранников, он решительно выбрался на волю, пошевелил собственным, не слишком внушительным подбородком, расправил плечи и сказал, по мере сил воссоздав на лице драконью улыбочку господина Луня:

– Полагаю, вы не осознаете значения изменившихся обстоятельств.

Глаза княжеского посланника уставились на него, ощупали с ног до головы, словно отыскивая круг мишени. Илке это не понравилось, поэтому он быстро перешел к делу.

– Мне поручено передать вам письмо для его сиятельства князя Пучежского и Сенежского.

Отцепив от пояса длинный серебряный футляр, он нарочито медленно извлек из него широкий лист тонкого пергамента, разукрашенный киноварью и золотом, с тремя блестящими печатями и заковыристой подписью господина Луня, начертанной собственноручно.

– На словах считаю своим долгом добавить, – не удержался Илка, уверенный, что типов вроде этого посланца полезно как следует припугнуть, – любое вторжение на землю Пригорья повлечет за собой жестокое наказание. Господин барон Сильвестр Адальберт Косинский в этом уже убедился.

– А что случилось? – спросил кто-то из цеховых старшин.

– Скоро узнаете, – веско произнес Илка и значительно поджал губы.

Все сказанное им было сплошной отсебятиной. По плану следовало вручить письмо и сразу уходить, прикрываясь щитами. Но Варки не было, а Илка понятия не имел, как будет уходить по крышам без помощи тронутого красавчика, да еще при свете дня, когда на улицах полно народу.

– Песья кровь! – сказал княжич Хенрик, просматривая письмо.

– Подобные выражения в присутствии крайнов недопустимы, – мягко пожурил его господин Анджей. Илка тут же постарался сделать лицо мечтательно-отрешенным, как у Варки, а взгляд снисходительно-покорным. Мол, всем известно, что люди – существа грубые, низкие, но мы крайны, мы потерпим. И не такое терпели.

У Хенрика Сенежского разболелась голова. Так бывало всегда, когда кто-то пытался ему перечить. Крайны, вилы им в бок! Крайнов Хенрик видел лишь раз в жизни. Было ему лет семь, и он, ловко сбежав от дядьки, наконец сумел взобраться на стену Сенежской крепи. Тревожный закат полыхал на полнеба, предвещая на завтра жестокую непогоду. Высоко над крепью на север медленно плыли четыре большие птицы, крылатые тени на ярко-алом.

– Крайны, – растолковали ему, – крайны летят домой.

– Я тоже хочу, – заорал он тогда, – хочу летать!

Отец взгрел его хорошенько, и он понял – летать ему не позволят. Но навсегда осталась жгучая зависть к свободе, с которой те птицы скользили в пылающем небе над всеми стенами, границами и запретами.

И вот теперь настоящий крайн стоял перед ними во всей красе своего неземного облика. Облик, честно говоря, был так себе. Щенок. Только-только от мамкиной юбки. Лицо помятое, на заветрившихся скулах красные пятна, нос шелушится, глаза заспанные. Куда больше, чем присутствие этого нахального щенка, убеждали печати. Сразу видно, подлинные, уберегающие от покражи, глаза соглядатая и подмены. Манускриптов с такими печатями в кабинете у отца скопилась целая прорва. Договоры с пригорскими крайнами за многие годы.

Можно, конечно, убить мальчишку… прямо сейчас. А заодно прикончить и скользкого мерзавца Осокоря.

Ярость уже застилала глаза кровавым пологом…

Не сейчас. Не время. Хенрик еще раз внимательно вчитался в подпись, медленно, сдерживая дрожь в руках, свернул письмо, спрятал в почтительно поднесенный футляр, коротко поклонился Илке и вышел, не удостоив бреннских старшин даже взглядом. Следом потянулись его люди.

* * *

Илка сразу решил, что ему тоже пора. Но как? Сказать «до свидания» и гордо выйти через дверь? Не выпустят без охраны. Снова отправиться в ратушную башню и красиво вылезти в окно? Проще выпрыгнуть и разом покончить со всеми трудностями, потому что без Варки он все равно не справится.

– Пресветлый господин крайн!.. Он здесь еще?

– Здесь я, – признался Илка и приготовился к очередным неприятностям.

По лестнице быстро взбежала взлохмаченная девица в замызганном переднике поверх строгого черного платья и с разбегу бухнулась Илке в ноги.

– Помогите, господин крайн. Там ребенок умирает.

Илка перепугался.

– Я не травник, – вякнул было он, но его охрана уверенно двинулась к лестнице. Никому и в голову не пришло, что пресветлый крайн может отказать в помощи.

Увлекаемый напором могучих тел, Илка спустился в просторную прихожую, битком набитую пострадавшими от наводнения обитателями трущоб. Такой жалкой нищеты он не видел даже на Липовецком Болоте. Они провели здесь почти всю ночь, и теперь в здании ратуши воняло мокрыми тряпками, дешевым куревом, детскими пеленками и супом, который разливали тут же из двух больших котлов. Уши закладывало от плача младенцев, резких голосов ссорящихся женщин, гулкого надсадного кашля.

Илка шел мимо храпящих прямо на полу, жадно склонившихся над мисками, хмуро сосущих кривые трубки, шел, изо всех сил стараясь держать спину прямо, но то и дело косился в сторону светлой арки дверного проема. Смыться бы по-быстрому. Впрочем, тогда доверие к крайнам будет серьезно подорвано. «Ладно, – решил он, – посмотрю и скажу, что ничего нельзя сделать». В конце концов, крайны тоже не всемогущи.

– Вот они, – сказала его провожатая.

Илка вспомнил Варку, изобразил на лице подходящую к случаю тревожную озабоченность и приблизился к растопленному ради такой ужасной непогоды камину, у которого устроили больного. Ребенка скрывали от глаз скрюченные грязноватые спины, видна была только ручка, расслабленно лежащая на полу. Илка облегченно вздохнул. Ручка была не такая уж и маленькая. Больше всего он боялся, что при виде сморщенного хнычущего младенца его непременно стошнит.

– Не отчаивайтесь, – проворковала девица, – пресветлый господин крайн вам поможет. Как жаль, что стража подобрала вас слишком поздно.

Спины раздвинулись, и Илка увидел рыжую Жданку, бессильно распростертую на грязном, но хорошо знакомом камзоле.

– Ох ты… – сказал он, плюхнувшись рядом с ней на колени. «Накаркал красавчик, – мелькнула ужасная мысль, – все-таки подстрелили».

Жданка распахнула нахальные крапчатые глаза, быстро показала ему язык и снова начала помирать самым жалким образом.

– Елки-палки, – пробормотал