на фармацевтический бизнес. Но и сама Purdue теперь имела неоправданную концентрацию риска, поскольку все ее фишки были поставлены на OxyContin. Джонатан Саклер охарактеризовал стратегию компании скорее как "программу доения, чем программу роста".

Это был особенно неосмотрительный план, потому что неизбежная реальность фармацевтического бизнеса заключается в том, что пик прибыльности любого препарата рано или поздно пройдет, когда патент закончится, уступив место конкурентам-дженерикам. Саклеры обнаружили это, причем пугающим образом, всего несколькими годами ранее. Один из конкурентов Purdue, компания Endo, в 2000 году подала патентную заявку на создание непатентованной версии OxyContin. Патент Purdue еще не закончился, поэтому компания подала в суд на Endo, чтобы не позволить ей продавать этот более дешевый заменитель. Для Purdue было очень важно отбить этот вызов: две другие компании следили за ходом дела и готовили свои собственные непатентованные версии OxyContin. Но в 2004 году судья на Манхэттене постановил, что оригинальный патент на OxyContin недействителен, поскольку Purdue ввела в заблуждение Бюро по патентам и товарным знакам при подаче заявки. Компания добилась получения патентов, утверждая, что "Оксиконтин" уникален, поскольку 90 процентов пациентов якобы получают облегчение, принимая относительно небольшие дозы. Но Пол Голденхайм признал под присягой, что на тот момент, когда Purdue подала эти заявления в ВТО, исследователи компании "и близко не стояли" к тому, чтобы доказать это. По словам Голденхайма, эти смелые утверждения были скорее выражением "видения" Роберта Кайко, а не научным фактом. Внезапно перед Purdue возникла перспектива конкуренции с дженериками, и казалось, что продажи резко упадут. В компании начались болезненные увольнения. Казалось, что история "Оксиконтина" может закончиться, и этот поворот событий обойдется Purdue и Саклерам в миллиарды долларов. Но Говард Уделл вложил деньги в очень хороших патентных юристов, и они убедили апелляционный суд отменить решение 2004 года, так что Purdue смогла восстановить свою монополию на препарат. Компания вернулась к бизнесу, но как никогда ранее помнила о том, что должна получить максимальную прибыль от "Оксиконтина", прежде чем окончательно потеряет эксклюзивность.

После признания вины в 2007 году Саклеры обратились в консалтинговую фирму McKinsey, которая начала консультировать компанию по вопросам дальнейшего роста рынка оксиконтина. Команда аналитиков McKinsey работала в штате, расположившись в конференц-зале штаб-квартиры Purdue. Продажи OxyContin были на высоте, но количество оксикодона, выписываемого американскими врачами, начало выравниваться. Эд Махони, финансовый директор Purdue, предупредил Саклеров, что, согласно прогнозам, продажи OxyContin могут достичь плато. В этом случае обещанное десятилетие ежегодных выплат в размере 700 миллионов долларов почти наверняка не оправдается, и это беспокоило семью. Летом 2009 года Ричард собрал совещание, чтобы выработать стратегию, как "обратить спад вспять". Он потребовал еженедельных отчетов о состоянии дел о продажах оксиконтина. (Это вызвало замешательство среди сотрудников, которые обычно не готовили такие отчеты, какие требовал Ричард. Они размышляли, стоит ли говорить ему, что таких отчетов не существует, но в итоге решили создать новый вид еженедельного отчета о продажах, специально для Ричарда.) McKinsey дала Саклерам серию рекомендаций о том, как Purdue может "подстегнуть" продажи OxyContin. По мнению консультантов, важно убедить врачей, что опиоиды обеспечивают "свободу" для пациентов и "наилучший возможный шанс жить полной и активной жизнью".

Для этих внешних консультантов задание стало причудливым краш-курсом по любопытной корпоративной антропологии Purdue. Когда консультанты McKinsey опросили сотрудников компании, они узнали, что хотя официально Саклеры были всего лишь членами совета директоров, на практике они по-прежнему маниакально руководили повседневной деятельностью. Совет директоров "принимает слишком много решений, которые ему не следует принимать", - сказали консультантам сотрудники. По мнению одного из руководителей McKinsey, "братья, основавшие компанию, рассматривали всех сотрудников как людей, которые "подстригают живую изгородь", - сотрудники должны делать то, что от них требуется, и не говорить лишнего".

 

Мортимеру Саклеру было уже за девяносто, и он по-прежнему жил полной и активной жизнью. На заседаниях совета директоров он выглядел задумчивым, хмурясь за прямоугольными очками. Сотрудники Purdue находили его гораздо менее теплым и любезным, чем Рэймонд. Но он всегда наслаждался своим досугом больше, чем работой. Он по-прежнему летал на самолете между своими роскошными резиденциями. Он любил играть в нарды и продолжал играть в теннис до восьмидесяти лет. В последний вечер 2009 года на сайте Мортимер принимал свою обширную семью и сотни гостей в своем огромном загородном поместье в Беркшире, за пределами Лондона, которое называлось Rooksnest и располагалось на десяти акрах ухоженных садов и лесных массивов. Огромный шатер был возведен для свадьбы его дочери Софи. Невесте было двадцать семь лет, и она была очень красива. Она выросла в Лондоне и училась в Оксфордском университете, где в честь ее отца была названа библиотека. Там она познакомилась с молодым игроком в крикет Джейми Далримплом, который впоследствии будет выступать за сборную Англии. Для музыкального сопровождения свадьбы Саклеры организовали хор из семидесяти человек , приехавший из Суонси в Уэльсе. Они исполнили гимн "Веди меня, о Великий Искупитель":

Откройте хрустальный фонтан

Откуда текут целебные потоки.

Мортимеру всегда нравились вечеринки. Он засиживался на вечеринках до полуночи. Через три месяца он умер. Он пережил своего старшего брата, Арти, почти на четверть века и затмил его в бизнесе и, возможно, в своем влиянии на мир. Смерть Мортимера оплакивали по обе стороны Атлантики, но в многочисленных воспоминаниях тех, кто его знал, его жизнь была отмечена главным образом его филантропическим вкладом. "Мортимер Д. Саклер, меценат" - так назывался некролог на сайте в газете The New York Times, в котором отмечалось, что он был "крупным спонсором Оксфордского университета, Эдинбургского университета, университета Глазго, галереи Тейт в Лондоне, Королевского колледжа искусств, Лувра, Еврейского музея в Берлине и Зальцбургского университета, а также других учреждений". И только в девятом абзаце статьи упоминается оксиконтин, "широко распространенный уличный наркотик, ответственный за ряд смертей от передозировки", а затем добавляется: "Никто из Саклеров никогда не обвинялся в каких-либо правонарушениях". В другом обширном некрологе, опубликованном в лондонской газете "Таймс", много говорится о благодеяниях Мортимера не только университетам и художественным музеям, но и "садоводческому миру". Так, например, в лондонском Кью-Гарденс был построен Саклер-Кроссинг - прекрасный изгибающийся мост из черного гранита над озером. А когда Тереза Саклер (которая к этому времени стала "дамой" Терезой и все еще была членом совета директоров Purdue) сделала выигрышную ставку на благотворительном аукционе, чтобы назвать новый вид розы. Дама Тереза, увлекавшаяся садоводством, решила назвать цветок в честь своего мужа. В некрологе ее цитируют, проводя аналогию между розой Mortimer