Все получилось так, как я хотел: меч пошел вверх и, звеня, описал кривую. Он ударил прямо по посоху старика, срезал верх, разбил хрустальный набалдашник; остановить клинок я уже не мог, и он ранил старика в плечо. Блестящие осколки набалдашника со звоном разлетелись по желтой, плотно утоптанной земле, на них хлынула кровь. Но, коснувшись земли, она зашипела, задымилась и вспыхнула огнем. У священника от боли сузились глаза, он открыл рот, обнажились желтоватые клыки, он издал рык, громкий раскатистый рык, казавшийся несовместимым с таким хрупким телом. И действительно, вопль становился громче, и сам старик стал расти вместе с ним, он делался все выше, все шире, как когда-то Рангда. Словно какая-то могущественная сила, заключенная в человеческом теле, радостно билась в нем, вырываясь наружу.

На лезвии меча плясал огонь, но я размахнулся им, готовый ударить снова. Деревенские жители завопили от ужаса, а стоявший ближе всех ко мне крестьянин бросился на меня, занеся нож, на его губах выступила пена. Тут что-то просвистело в воздухе, раздался стук, будто ударили по дереву, нападавший застыл как вкопанный, уронил нож и схватился за вонзившуюся в плечо стрелу.

– Pergi![173]– закричала Джеки и из-за дверцы машины выпустила вторую стрелу в ногу крестьянина.

Крестьяне замешкались, Джеки вышла из машины и кинулась ко мне. Но я не стоял на месте и стал отступать к машине. За языками пламени существо, которое только что было священником, истошно воя, продолжало увеличиваться в размерах – кошмарное зрелище, куда страшнее того, что происходило с Рангдой. Это создание уже ничем не напоминало человека – четвероногое, худое, косматое, с кожей, в отблесках огня отливавшей золотом, оно напоминало тигра, суматранского тигра, но размерами с жеребца-першерона. А морда… хоть она и ощерилась, обнажив похожие на сабли зубы, хоть и была звериной, но всё-таки мордой тигра не была. Я уже видел её прежде. Это была маска, которая повисла перед нами с Дейвом в одном из переулков Бангкока; зверь, преследовавший меня, загнавший в первые из Врат, туда, где меня могли с легкостью уничтожить. Саблезубый зверь с огромными глазами, злобно уставившийся на меня, он встряхивал длинной гривой, и это жуткое движение было мне странно знакомо.

– Баронг![174]– взвизгнула Джеки, перекрывая непрекращающийся вой.

– Что? Что?

– Barong Keket, – лепетал Пасарибу, ползая у наших ног. – Banaspati Raja, повелитель лесов, защитник мужчин! Прости меня! Прости!

– Баронг! – повторяла ошеломленная Джеки. – Я должна была это знать! Должна была предвидеть! Но он был так похож на человека. Шимп ведь говорил о равновесии. – Она посмотрела на меня. – Он все время говорил нам, что всё это означает. Если бы мы только задумались! Рангда – фигура легендарная! В представлениях она всегда терпит поражение, никогда не побеждает, потому что вторая могущественная сила на стороне мужчин!

– Правильно! Правильно! – рыдая, вторил ей Пасарибу, продолжая ползать по земле. Побелев как мел, он не в силах был отвести полуослепшие глаза от рычащего чудовища, преградившего нам путь. Чиновник взывал к нам на ужасающей смеси английского с индонезийским. – Господин лесов! Господин полей! Повелитель урожаев – больших и малых! Хозяин древесных гигантов и kuro-i, обитающих в кустах! И более мелких духов – Barong! Защитник жизни и плодородия! – Пасарибу сбился на истерические выкрики, вообще же он говорил монотонно, словно передразнивал тех, кто в детстве рассказывал ему сказки. – Ведьма превратилась в прекрасную вдову Калон Аранг и вознамерилась совратить раджу и свести его с пути истинного. Тогда он тоже стал человеком, мудрым советником Мпу Бхарадахом. Что он сделает со мной после того, что я натворил? Jangan memarabhan kepada sahaya![175]

На этот вопрос мы могли бы ответить в любую минуту. Превращение закончилось. Существо повернуло к нам жуткую голову, задвигало челюстями, которые легко справились бы с теленком, длинный хвост бил по земле, из пасти между похожими на сабли клыками текла слюна, зверь по-кошачьи припал к земле и замер, готовясь к прыжку.

Однако, сломав посох Баронга, стремясь обуздать его силу, я, сам того не желая, разбудил и нечто другое. Я понял это, когда жители деревни, упавшие на колени при виде Баронга, вдруг повскакали на ноги и с возмущенными криками стали на что-то показывать. Зеркальная гладь рисовых полей внезапно покрылась туманом, бесценные растения поникли и затрепетали, верхушки деревьев замотались из стороны в сторону. Баронг повернул голову и, раскрыв пасть, громко завыл. Налетел сильный порыв холодного ветра, он принес с собой запах моря, а здешние люди не любят его и боятся. До нас донеслись близкие звуки ружейных выстрелов, крики и едкий привкус дыма.

Ветер с моря налетел на смоковницу, пригнул её ветки, так что те затрещали, оборвал новые побеги, которые, трепеща, взвились в воздух. Ветер завыл вокруг деревенских храмов, опрокинул жертвенные сосуды, в клочья разорвал украшения и одежду, приготовленные для фестиваля. Но как только ветер долетел до невысокого pura dalem – храма темных сил, раздался страшный треск, куда громче выстрела, потом что-то глухо заскрипело, подобные звуки я уже слышал в Борободуре. Небольшое здание из серого камня вдруг раскололось, и две его части разошлись в разные стороны. Оттуда вырвалась ослепительная сине-белая световая дуга, и в образовавшемся просвете среди клубящихся гигантских теней появилась фигура, напоминавшая скорее не человека, а чудовищную куклу из театра теней.

Это была Рангда, соблазнительная и ужасная, символ природы разрушительной и неукротимой. За ней толпилось её мертвое воинство, согбенное и сжавшееся. Доносился звон доспехов минувших времен, тех лет, когда Бали купался в крови. Если сейчас в жилах этих воинов текла кровь, то её было слишком мало, ибо я не заметил, чтобы в прорезях масок, закрывавших их лица, блестели глаза. Испустив пронзительный нечеловеческий вопль, Рангда подозвала их к себе. Обступив её, они, как муравьи, стали спускаться по ступеням на деревенскую площадь, держа в безжизненных, бесчувственных руках длинные крисы и сабли.

Жители деревни с визгом бросились к нам, а мы поспешно укрылись за машиной, волоча за собой рыдающего Пасарибу. Один только Баронг не сдвинулся с места; склонив набок голову, он разразился таким рыком, словно из пушки выстрелили, – даже земля сотряслась. Разбрасывая камни, вырывая из земли корни, он глубоко погрузил в почву свою огромную лапу. Потом схватил ею одного из приближающихся воинов Рангды и буквально разорвал его на части; доспехи и высохшая плоть разлетелись во все стороны. Баронг снова зарычал, и на этот раз жители деревни сплотились вокруг него, угрожающе размахивая длинными ножами и серпами, цепами и кувалдами. От этого боевого рыка кровь завибрировала в жилах; а солдаты похватали свое оружие и бросились к жителям деревни, чтобы вместе с ними встать на сторону Баронга. Остались только Пасарибу, хныкающий в пыли, да мы – чужаки, грубо нарушившие на острове равновесие и теперь оказавшиеся в водовороте борьбы вызванных нами же сил. Я был потрясен, горькое осознание того, что произошло, сдавило горло. Что же на самом деле изначально двигало мной? Искреннее желание помочь или просто жажда во что бы то ни стало добиться своего? Только теперь я понял, почему Шимп был так уклончив, так неуверен в том, что он делает доброе дело. Прокладывая себе путь на Бали в борьбе с коварным противником, я добился только одного – я силой доставил сюда контейнер, содержимое которого олицетворяет защищенный электроникой западный образ мыслей, доставил его туда, куда даже ангелы побоялись бы, наверное, ногой ступить. Две могущественные силы действовали вместе, чтобы остановить меня. Я же дал им вескую причину вступить в борьбу. Я развязал настоящую войну, способную расколоть остров. А сам вместе с Джеки, Шимпом и обещаниями лучшей жизни оказался в самой её гуще.