«Что я сделал с Кёко Куондзи?»

– Не нужно больше ничего говорить. Фрагмент реальности, вырезанный из нее двенадцать лет назад… подобные вещи никому не следует видеть.

Тюдзэндзи – нет, Кёгокудо – стоял там, держа в руке переносной подсвечник с горящей свечой.

Словно скатившись со склона холма, я возвратился в действительность из 16 сентября 1940 года – 15 года эпохи Сёва.

– Я… я…

– Что ж, судя по всему, тот, кто в первую очередь нуждается в экзорцизме, – это ты, Сэкигути. – Сказав так, Кёгокудо присел и осветил мое лицо. Затем он продолжил: – Пожалуй, твои слабые нервы не выдержат еще трех дней в подобном состоянии. Ты доставляешь очень много хлопот, сэнсэй. Несмотря на то что сейчас лето, ты подхватишь простуду.

Я и вправду промок до нитки. К тому же я был весь покрыт ссадинами, из которых сочилась кровь. Голень правой ноги, которой я ударился о каменную ступеньку, распухла и была черно-красного цвета; штанина была разорвана.

По-видимому, я просидел в этом состоянии около трех часов, погруженный в воспоминания прошлого. В какой-то момент проливной дождь сменился мелкой моросью.

– Я берусь за эту работу. Но это будет дорого стоить.

До меня не сразу дошел смысл его слов.

– Кёгокудо, так ты возьмешься за это? Ты снимешь проклятие с семьи Куондзи?

– У меня есть несколько условий. Если ты откажешься их принять… то мы оставим этот разговор, – глядя на меня, произнес Кёгокудо со своим обычным равнодушным выражением лица.

Как последний мямля, я с молчаливым согласием внимал его словам.

– Во‐первых, время – сегодня в восемь вечера. Есть еще некоторые вещи, которые я хочу перед этим выяснить. Место – запертая комната, откуда исчез Фудзимаки. Все прочие места не подходят. К назначенному времени вся семья Куондзи и все остальные заинтересованные люди должны собраться в соседней комнате. Токидзо и его жену можно не звать. В библиотеке должны быть поставлены стулья для пяти человек, включая тебя. Поскольку Кёко лежит в кровати, ей стул, по всей видимости, не потребуется. Мне он тоже не нужен. Далее…

Кёгокудо на некоторое время прервал свое объяснение, достал из-за пазухи полотенце для рук тэнугуи и протянул его мне. Я машинально взял его. Вероятно, имелось в виду, что я должен был вытереться, но я, взяв полотенце и не понимая, что мне следует делать с ним дальше, просто сидел, сжимая его в руках.

– Далее самое важное. Итак… свяжись с Кибой, чтобы тот раздобыл двоих-троих полицейских, крепких парней, одетых в штатское. Они должны будут дежурить поблизости – например, в саду или в одной из комнат – и быть наготове.

– Но это…

– Если не раскрыть дело в течение сегодняшнего дня, они придут завтра, разве нет? Они просто придут на несколько часов раньше, не более того.

– Да, это так, конечно… но зачем вообще… они там нужны?

– Разумеется, чтобы поймать того, кто попытается убежать.

– Когда проклятие будет снято, кто-то может попробовать сбежать? Это… это будет Фудзимаки? Или же…

– Тебе лучше сейчас не утруждаться раздумьями. Что бы ты сейчас ни придумал своей затуманенной головой… да, тебе лучше сейчас отдохнуть, ни до чего хорошего ты все равно не додумаешься. Далее…

– Есть еще условия?

– Если тебе это не нравится, я буду рад все отменить.

– Нет, я не имел этого в виду.

Наконец я вытер лицо от дождевой воды полотенцем.

– Кроме полиции нам потребуется бригада «Скорой помощи»… да, и еще… хорошо бы, чтобы там присутствовал судебно-медицинский эксперт вроде Сатомуры-куна. В любом случае нам нужен кто-то, кто так же хорошо знает свое дело. Чтобы в случае, если будут пострадавшие, им, по крайней мере, была спасена жизнь. К счастью, все будет происходить в клинике, так что у нас не возникнет сложностей с медицинским оборудованием. Еще раз повторю: я категорически не хочу, чтобы мои действия прямо или косвенно стали причиной чьей-нибудь смерти. Это всё.

Я сказал ему, что принимаю его условия.

Время уже перевалило за пять утра, но плотная пелена облаков полностью скрывала солнечный диск, рассвет все никак не мог наступить, и я пребывал в ступоре, как будто блуждал в кошмарном сне, от которого не мог проснуться.

Кёгокудо предложил мне воспользоваться ванной в его доме, после чего я немного отдохнул в застеленной татами гостиной, где обычно проходили наши беседы. Сложив вчетверо подушку-дзабутон и подложив ее под шею, я, свернувшись на полу в точности наподобие кошки, смог совсем недолго, но все же крепко поспать.

Когда я проснулся, времени было уже больше девяти утра. Все еще шел дождь. Кёгокудо нигде не было видно; на низком столике лежали ключ от дома и записка от хозяина – то ли образец искусной каллиграфии, то ли нацарапанные как попало как курица лапой иероглифы – в любом случае разобрать их было непросто. Содержание записки было более чем обыденным: «Выходя, закрой дверь на ключ; ключ можешь забрать с собой, он запасной», – и все в таком роде.

Воспользовавшись умывальником, я побрился и, выпив лишь две чашки воды, выбежал из дома, закрыв, как мне было сказано, дверь на ключ. Спустился с холма. Зонт я на собственное усмотрение позаимствовал со стойки при входе.

Мне не хотелось возвращаться домой, так что я зашел в магазин поношенной одежды и выбрал дешевую спортивную рубашку и штаны. Пока мне подшивали нижнюю кромку новых штанов, я осмотрел те, что все еще были на мне: не только порваны в нескольких местах, но еще и так сильно измазаны грязью и кровью, что, по-видимому, привести их в порядок было уже невозможно. Делать нечего; я попросил хозяина магазина выбросить их вместе с моей старой рубашкой. Хозяин магазина задал мне в ответ странный, как будто из прошлой эпохи вопрос, не повстречался ли я на горной дороге с разбойниками.

У меня возникло ощущение, что я уже довольно давно не был дома. Тотчас мне вспомнилось лицо моей жены, и я испытал теплое, успокаивающее, очень ностальгическое чувство.

Съев поздний завтрак в небольшом ресторанчике, я позвонил с находившегося там телефона Кибе и рассказал ему о деталях нашего предприятия.

Следователь рассмеялся, сказав: «Этот Кёгоку, вечно он придумывает какое-нибудь представление и все преувеличивает», – и добавил, что к семи часам подъедет на своем джипе к подножию головокружительного склона, чтобы забрать меня.

Затем я хотел позвонить Рёко, но заколебался, сжимая в руке телефонную трубку. По правде говоря, прежде чем звонить Кибе, я должен был связаться с ней, но я совершенно не представлял, что скажу ей. Пожилой мужчина – хозяин ресторана – смотрел на меня пристальным колючим взглядом, так что под его давлением я все же решился набрать номер.

– Сегодня вечером я приведу оммёдзи, – сказал я Рёко.

Та удивилась такому внезапному заявлению, но в итоге я уговорил ее пообещать, что она соберет всех остальных членов семьи и в условленном месте также будут поставлены к восьми часам вечера пять стульев. В голове у меня действительно, как и сказал Кёгокудо, было немного смутно. Я совершенно утратил какие бы то ни было сообразительность и находчивость, так что говорил просто, бесхитростно и исключительно по делу – что, возможно, как раз и было в этой ситуации самым правильным.