за тем, чтобы сгорело все, концом клюшки размял серые лохмотья и, глянув в последний раз в нутро «хибати», удовлетворенно потер ладони.

Поднялся на ноги.

Некоторое время Мацунаги стоял неподвижно и внимательно смотрел на Исии, словно бы изучал ее, потом сказал:

— Об этом не должен знать ни один человек на свете. Понятно это?

Исии молча наклонила голову.

— Не слышу ответа, — строго проговорил Мацунага.

— Понятно.

— Если об этом узнает хотя бы одна живая душа — погибнем мы оба. Причем вы — смертью более мучительной, чем я.

После этих слов Мацунага покинул дом Исии Ханако, ничего больше не сказал.

Впрочем, он и без того сказал очень много, а сделал еще больше. Исии понимала, что не будь Зорге, вряд ли Мацунага сделал бы это. Что за разговор произошел у Рихарда с чиновником из «кемпетай», Исии Ханако так и не узнала, Зорге отказался говорить об этом, Исии не стала приставать к нему с расспросами, решила, что сделает это в другой раз, позже, когда Зорге размякнет, настроение у него будет другим, но другого раза уже не было — судьба не дала такого шанса.

А пока они сидели в «Рейнгольде» и пили шампанское, которое Исии предпочитала всем другим напиткам, — им было хорошо друг с другом, все заботы, казалось, отступили от них… Была слышна тихая музыка, к их столику подошел Хельмут Кетель, владелец «Рейнгольда» — раздобревший, с щегольскими усиками, очень идущими к его широкому лицу, в новеньком черном смокинге, щелкнул пальцами.

К нему тут же подбежал официант с ведерком в руке. В ведерке, во льду, покоилась бутылка хорошего шампанского, обтянутая золотистой фольгой.

— Это от нашего заведения, доктор Зорге, — сказал Хельмут Кетель, сделал лихой гусарский жест, — в честь недавнего дня рождения. Счастья вам и еще раз счастья!

На стене висела старая японская гитара — сямисэн, Хельмут снял ее, тронул пальцами струны и негромко запел. Это была старая немецкая песня, из разряда величальных, — протяжная, добрая, хрипловатый голос Хельмута звучал приятно.

— Я не знал, что ты умеешь так роскошно петь, — удивился Зорге.

— Я еще не то умею!

Когда Хельмут отошел от стола, Зорге нежно, кончиками пальцев, погладил руку Исии, — очень многое было заложено в простых коротких движениях, — проговорил негромко:

— Больше Мацунага не будет тебя преследовать, не будет вызывать в свою контору, не будет допрашивать, более того — станет тебя защищать, Ханако. Запомни это — станет защищать. — Зорге вздохнул, вновь ласково, кончиками пальцев погладил руку Исии, качнул тяжелой головой: — Все, не будем больше об этом.

Через час он отвез Исии Ханако домой — сегодняшний выходной заканчивался, завтра ей предстояло выступать перед посетителями «Рейнгольда».

Когда прощались у дома Исии, она порывисто шагнула к Зорге, плечи у нее внезапно затряслись — мелко, подавленно, у Рихарда в горле враз образовался комок, он притянул Исии к себе, погладил по спине легонько:

— Ну, все, все, Вишенка, — прошептал он, — ты не тревожься — все будет в порядке. — Жалость стиснула ему грудь. — Все будет в порядке, — вновь едва слышно произнес он.

— Я боюсь за тебя, — сквозь слезы проговорила Исии.

— Не бойся, — терпеливо произнес Зорге, — ни за меня, ни за себя… И вообще не бойся ничего. И никого.

Исии всхлипнула и затихла, Зорге поднял голову, вгляделся в пространство. На далеких холмах Итагае бегали огоньки, словно бы с места на место перемещались чьи-то души, исчезали, возникали вновь — это передвигались автомобили, в горле у Зорге вновь возник твердый комок.

Он протестующе помотал головой и повернулся к машине. Но не ушел. Обратил внимание, что в доме Исии горят все окна. Такое у бережливых японцев бывает редко. Исии проследила за его взглядом, пояснила:

— Брат приехал. Он — опытный железнодорожник, остановился у нас с мамой на ночь. Завтра утром уезжает на юг с целой группой таких же, как и он, хороших специалистов. Будут водить военные эшелоны.

Все было понятно. Вот оно, еще одно подтверждение того, что Япония нацелила удар своей армии на юг — границу Советского Союза она не собирается переходить.

— И много их набралось, таких опытных железнодорожников?

— Брат сказал — триста человек.

— А что за эшелоны будет водить, не сказал?

— Сказал. Части Квантунской армии. Их должны погрузить на корабли и забросить еще дальше на юг — на Филиппины, в Тайвань, еще куда-то. Как бы там ни было, брат просил о нем не беспокоиться и домой ждать нескоро.

Зорге вновь повернулся к Исии и опять поцеловал ее.

— Ты не представляешь, как важно все то, о чем ты рассказала.

Исии в ответ лишь недоуменно приподняла плечи — ничего важного Рихарду она не сообщила, — обычные бытовые новости, касающиеся ее семьи и только. Что в них интересного? Она печально улыбнулась Рихарду.

— Не кисни, пожалуйста. — Зорге улыбнулся ответно, пальцем легонько поддел нос Исии — движение было нежным, невесомым. — Эту очень симпатичную деталь лица держи как можно выше. Ладно?

— Ладно, — печально произнесла Исии.

— Похоже, группа эта преступная решила спрятаться в тени и отсидеться, — сказал полковник Осаки своему верному помощнику Икеде, пощипал нашлепку усов, распластанную под носом, потом задумчиво выпятил нижнюю губу. — Она свернула свою деятельность.

— Сегодня она свернула свою деятельность, завтра уничтожит все улики, — возбужденно проговорил Икеда высоким хриплым тенорком, — этого нельзя допустить.

— А кто тебе сказал, что мы это допустим?

— Ну-у-у… — Икеда прикусил своими опасными крупными зубами нижнюю губу.

— Этого, Икеда, мы никогда не допустим.

— Но там такие люди-и… — неуверенно протянул Икеда, поежился, словно ему сделалось холодно.

— Для Японии все люди одинаковы, — не выдержав, рявкнул на него полковник. Поправился: — Кроме императора.

Император — это святое.

Осаки вел себя так, будто единолично решал судьбу Японии, на самом же деле он старался не делать ни одного самостоятельного шага, понимал — это может стоить ему не только хлебной должности, но и головы, украшенной модными фюрерскими усиками.

Когда Икеда ушел, он огладил перед зеркалом лицо, примял припухлости под глазами, отряхнул пиджак и поехал к Доихаре.

Генерал Кэндзи Доихара находился в кабинете один и, поскольку в приемной никого, кроме лощеного, гладко причесанного адъютанта, не было, принял гостя без промедлений, спросил добродушно, хотя глаза его были колючими, злыми:

— Ну, чего новенького в темных недрах контрразведки?

Цепкий взгляд Доихары сделался еще более цепким, и Осаки хорошо понимал, в чем дело: Доихара был сторонником нападения на Россию и ждал отмашки с запада. Отмашка была проста: взятие Москвы.

Как только в Токио поступало проверенное сообщение, что Москва пала, так квантунские генералы, не задерживаясь ни секунды, разворачивали