свои войска, выводили их на советскую границу и пересекали ее. Но долгожданного сообщения все не было и не было, и это злило, раздражало, серьезно тревожило генерала Доихару.

— По твоему лицу я вижу, что яичко созрело, — сказал Доихара.

— Созрело. Можно арестовывать всю группу.

— Сколько их?

— Основной состав — это руководители, — пять человек. А всего — более тридцати.

— Очень уж большая группа, — Доихара с сомнением покачал головой, — ошибки быть не может?

— Исключено. Тысячу раз все выверено, просчитано, зафиксировано.

— Кто главный?

— Пресс-секретарь немецкого посольства. Первый же допрос дает нам исчерпывающий ответ.

— Гм. — Доихара покачал головой. — На кого же работает эта группа?

— На наших арийских братьев. Скорее всего — на гестапо.

— Что ж… Братья они — до ближайшей трамвайной остановки. А дальше пути расходятся. Такое в наших отношениях уже бывало. Когда была ими передана последняя шифровка?

— Сегодня ночью.

— Совсем обнаглели. — Доихара вновь покачал крупной круглой головой. — Ладно…

— Пора их брать, Доихара-сан.

— Вижу. Своих-то мы можем арестовать без осложнений, а вот иностранцев… Без разрешения премьер-министра это рискованно. Может разразиться грандиозный скандал.

— Что делать?

— Добиваться разрешения у принца Коноэ. Этим я займусь сам, — решительно произнес Доихара.

— Один из группы — ближайший советник Коноэ. Высокопоставленный очень.

— Это уже не имеет никакого значения, полковник. Речь идет о безопасности государства. Пока готовьте людей, которые произведут аресты. — Доихара побарабанил пальцами по столу, глянул в узкое окно, в которое был виден мрачный каменный двор. Ни одного зеленого пятна, ни одного растения, только камни, камни, камни… На желто-сером лице Доихары заиграли желваки: он размышлял, кому первому нанести визит.

Несколько минут он молчал, смотрел в окно — отключился человек. Осаки, поедая глазами грузную фигуру генерала, боялся шевельнуться.

Надо бы уже покинуть кабинет, но он этого не делал — не мог уйти без разрешения.

Наконец Доихара перестал созерцать пустой двор, перевел взгляд на полковника. Удивился:

— Ты еще здесь?

— Так точно, Доихара-сан.

Доихара сделал рукой выразительное движение, будто отпускал дворника, пришедшего к нему за недельной платой, пробормотал недовольно:

— Не мешай мне!

Осаки проворно выкатился за дверь кабинета, отер ладонью лицо:

— Фу-у-у!

Вернувшись к себе, он почувствовал, как у него начало подниматься настроение, вызвал Икеду. Тот, появившись через несколько мгновений — по-прежнему скор был на ногу, — привычно показал крупные желтоватые зубы.

— Жду вашу приказаний, Осаки-сан.

— Я тут поразмышлял немного, майор, посоветовался кое с кем и пришел к выводу: группу эту шпионскую, опасную, надо брать под замок. Как ты считаешь, Икеда?

Ну как мог считать майор Икеда, когда полковник уже «кое с кем посоветовался»? Сказать «нет» — значит не согласиться с начальником, не согласиться с тем, к кому он ходил за советом, и подписать себе приговор.

— Целиком поддерживаю вас, Осаки-сан. Готов хоть сию секунду выехать с офицерами, чтобы арестовать врагов Японии и нашего солнцеликого императора. — Икеда вытянулся, ожидая похвалы от Осаки, но полковник вместо этого поднял коротенький указательный палец и погрозил им майору.

— Заниматься арестами — не твое дело, ты возглавляешь аналитический отдел… А потом, спешить не надо. Спешка хороша только при ловле тараканов на циновке. Понятно, Икеда?

— Так точно!

— Спешить надо медленно, как говорили древние японцы. Для начала я должен получить разрешение на арест.

Икеда молча пристукнул каблуками. Осаки улыбнулся ему: такая почтительная покорность полковнику нравилась.

— Для того чтобы арестовать иностранцев, особенно тех, кто имеет дипломатическую неприкосновенность, нужно как минимум иметь бумагу от премьер-министра. А это, Икеда-сан, — время, время, время…

В ответ майор вновь готовно пристукнул каблуками. Осаки еще немного помотал указательным пальцем в воздухе и засунул руку в карман.

— Главнее сейчас — терпение… Надо набраться терпения, — произнес он в заключение и выпроводил майора из кабинета.

На следующий день Зорге попытался найти Ходзуми Одзаки, попытка закончилась ничем, он не нашел его — Ходзуми Одзаки словно бы сквозь землю провалился. Был человек — и не стало его, куда он подевался, не знал никто, ни один токиец на белом свете. Невольно заныло сердце — не случилось ли чего с Ходзуми?

Всякий разведчик, как известно, обладает повышенным чутьем, исключений нет. Не был исключением и Зорге. Он помял пальцами — грудь, левую сторону, там, где находилось сердце, поморщился — кольнуло сильно, может быть, даже очень сильно, подумал, что надо бы выпить коньяка, коньяк расширяет сосуды, снимает боль, но пить не стал, лишь встревоженно махнул рукой. Вот если бы коньяк снимал дурные предчувствия — тогда другое дело. Куда же подевался Ходзуми Одзаки? Ответа на это не было.

Сердце начало ныть сильнее. Тревогу можно было заглушить только работой (можно, конечно, глушить и выпивкой, но выпивка действует меньше, чем работа, это Зорге уже не раз проверил на себе). Зорге вернулся домой и сел за машинку. Выбрал машинку самую любимую, старую, уже несколько раз побывавшую в починке. Вложил в каретку лист бумаги.

Напечатал полстраницы и остановился — работа не шла. А сердце ныло все сильнее и сильнее. Зорге повалился навзничь на тахту, вытянул ноги в легких домашних туфлях, очень кокетливо сшитых каким-то неведомым мастером, закрыл глаза.

Что он увидел в крутящемся сером мареве, не понял — тут и лица людские незнакомые были, и морды зверей, и городские дома, а потом все исчезло — ничего уже не было видно. Только мелкие рыжие промельки, прохожие на проворные осиновые листки, упавшие с веток в воду, под ними — глубокие фиолетовые тени, и все.

Он поднялся, позвонил Клаузену. Связь была паршивой, словно бы воздух вокруг был наполнен грозовым треском, треск этот сильно искажал голос, рождал дополнительный фон, этакий треск в треске, очень неприятный.

— Ну как, Макс, обстановка? Вороны из «кемпетай» еще не сидят на деревьях? Что видно в окне?

— Ворон нет, — коротко ответил Клаузен.

— Мыши под полом не скребутся?

— Тебе все шуточки… Не скребутся. И писка нет.

Писка нет — это хорошо. Значит, с Максом все в порядке. Пока в порядке. А дальше… Что будет дальше?

На душе становилось все тревожнее.

Помаявшись полчаса, Зорге вышел из дома, сел в нагретую солнцем машину и поехал в город. Пока ехал, обнаружил за собой солидный хвост. На двух больших черных автомобилях. Вроде бы у полиции «кемпетай» больших машин раньше не было. Это что же, выходит, к нему прицепилась всесильная служба «токко»?

Час от часу не легче. Зорге надавил на педаль газа, машина с грохотом влетела в крохотную улочку, застроенную домами с черепичными крышами, вынырнула из нее, Рихард сделал резкий поворот направо, потом еще