Он сморгнул слезы. Паук, от которого его отделяло полметра, превратился в женщину — в то страшилище, которое носило маску мамы. Оно было копией детских рисунков — такое же неровное, нескладное, асимметричное — Артем не знал слово «асимметрия» и заменил его на схожее «тяп-ляп». Тяпляпное лицо с потекшим черным ртом и глазами-дырками. Такие отверстия возникают в бумаге, если к ней поднести снизу зажженную спичку.

Страшилище дохнуло вонью сырых подвалов и испорченной еды. Как-то мама забыла в выключенном дачном холодильнике котлеты, и через месяц из морозилки пахло примерно так же.

— Ты — мой! — прошептал монстр, больше не имитирующий мамин голос.

Где-то далеко сестра закричала отчаянно:

— Пиковая Дама, приди!

Страшилище, наполовину — женщина, наполовину — паучиха, повернулась влево, и на безобразном лице отразились удивление и смятение. Шевеля восьмью лапами, оно ринулось через паутинное облако. Остались пауки поменьше.

— Не боюсь вас! — сказал Артем, буравя врага ненавидящим взглядом. — Вы — глупые, я вас не боюсь!

Ядовитым паукам было безразлично, боится ли их добыча. Они подползали.

* * *

— Пиковая Дама, приди! — завопила Оля во все горло.

Она решила, что это последний шанс спастись. Она не загадала желание в подземелье. И раз уж некого просить о помощи, она потребует помощь у адской твари.

Окровавленными пальцами она намалевала на боковом зеркале дверь и гармошку лесенки. «Ауди» светил фарами в вечный мрак вне миров и времен. Словно стоял посредине исполинского ангара, где до ближайшей стены не добрести и за год. Сняв с капота огарок, Оля поднесла язычок пламени к зеркалу. Салон заволокло паутиной. Оля не различала ни кресел, ни панели управления, ни Артема с чудовищем — только напоминающее плесень облако в автомобиле.

«Тема, я тебя люблю, — Оля послала телепатический сигнал в гущу паутины. — Я очень тебя люблю, младший брат».

— Пиковая Дама, приди! — воскликнула она в третий раз, и эффект не заставил себя ждать. Зеркало пошло пузырями, почернело, пластик расплавился и закапал зловонной массой. Но химический запах был приятнее того смрада, что обрушился на Олю. Вонь могильника, гнили, трясины. Водительские дверцы слетели с петель, и громадная паучиха вздыбилась возле машины. Педипальпы болтались, как лапки дрессированной собачки, клянчащей корм. Волосатое брюхо было утыкано какими-то скользкими полупрозрачными луковицами, они сочились слизью. Восемь ног заканчивались то ли когтями, то ли крючьями — Оля подозревала, что подобных пауков не существовало в природе: ни в дебрях Амазонки, ни где бы то ни было еще.

— Почему, — проворковало чудовище с явственным раздражением и налетом тоски, — почему ты не оставишь нас в покое?

Оно трансформировалось: конечности плавно становились щупальцами из дыма, брюхо усыхало, а черная шерсть спрессовывалась в складки драного платья. Костлявая двухметровая женщина нависала над автомобилем.

Оля не дрогнула. Словно машинка по производству страха сломалась внутри. Или выплеск адреналина поборол ужас. Она глядела на Пиковую Даму в упор.

— У меня осталось незагаданное желание! — сказала Оля. — И ты обязана выполнить его.

Существо засверкало красными глазами и заревело, как зверь, попавший в капкан.

— Я хочу…

Мысли носились в голове мотыльками, вспыхивали, сгорали. Как выторговать свои души у этого чудовища? Как провести коварного джинна, который в сказках переиначивает любое желание и обращает его во вред просящему?

«Воскреси нас?»

Допустим, Пиковая Дама воскресит их, но немедленно или чуть погодя снова утащит в свое логово.

«Оставь нас в покое навсегда?»

Как долго будет длиться «навсегда» Пиковой Дамы? Что для нее вечность в скрипучем древнем доме, в этом вакууме?

Чудовище ждало.

Сердце вознамерилось выпрыгнуть из груди. Мозг воспламенялся, отказываясь работать. Оля чуть сместила взор, нахмурилась, сфокусировалась…

Позади графини, на крыше «ауди», сидел человек. Нет, хватило секунды, чтобы понять, что это не имело к людям ни малейшего отношения.

Там на четвереньках восседал сам Нергал — шумерский бог преисподней, войны и мора. Возможно, он присутствовал в безразмерной комнате с самого начала или же материализовался только что, привлеченный обрядовыми словами. Его вишневого цвета радужки излучали любопытство. Так энтомолог наблюдает за совершенно новой разновидностью червей.

Он был невысок и субтилен, но источал поистине животную силу. Он выглядел как арлекин с холста художника Якова Всеволодина, но это была одна из многих его личин. Лоскутный шутовской костюм облегал гибкое тело, красный, в тон с оттенком кожи, словно арлекин переусердствовал в солярии. Мысль о том, какие солярии посещает божество, заставила желудок скрутиться узлом.

Аккуратные ногти Нергала покрывал серебряный лак. Бубенцы, пришитые к одежде, мелодично бряцали. Он улыбался, но то была ухмылка мертвеца. Широкая, безжалостная, оголяющая белые десны и сверкающие зубы — бриллиантовые зубы в пасти бога.

Нергал слушал, что скажет смертная, и почесывал тонкими пальчиками в паху. Добыча Пиковой Дамы пробудила в нем искренний интерес. Миновали века с тех пор, как людям удавалось произвести на него впечатление.

— Чего ты хочешь? — спросила графиня, склоняясь к Оле, кривя черный рот.

Идея запылала в голове не пресловутой лампочкой, но факелом. Оля выставила перед собой свечу, озаряя изнуряюще жуткую морду ведьмы.

Это была тьма, и во тьме припаркованный «ауди», на крыше которого сидел бог, — и это были тихие слова девочки, осмелевшей от безысходности.

— Спроси, сможешь ли ты воскресить своего сына.

Бугры над глазницами сдвинулись к переносице. Носа у Пиковой Дамы не было — лишь продолговатые отверстия. Нергал поменял позу, вытянул шею, внимая.

— Я знаю ответ, — прорычала графиня. — Я прочла его в запрещенных книгах.

— Спроси лично. — Оля повела свечу в сторону арлекина, безмолвного наблюдателя. Он походил на обожженного солнцем юношу в карнавальном костюме, но Оля видела, что он старый. Что возраст его непостижим. — Спроси, — глядя на божество, наслаждавшееся гибелью цивилизаций, сказала Оля, — поможет ли то, что ты делаешь, вернуть твоего мальчика. Твоего Николая.

Серая морда исказилась свирепой гримасой. Графиня прильнула к наглой девчонке, дохнула трупной вонью.

— Не произноси его имя!

— Это мое желание, — проговорила Оля, не опуская глаз. — Чтобы ты спросила.

— Хорошо, — после паузы сдалась графиня.

Она повернулась к Нергалу, и Нергал посмотрел на нее, не прекращая скалить бриллиантовые зубы.

— Ты сказал мне, когда я была человеком, что я переселю душу сына в тело другого ребенка, и так он снова воскреснет. Ты сказал, что может не выйти сразу, и я пробовала девятнадцать раз, и еще множество раз — умерев.