Седые брови-гусеницы алхимика приподнялись, из-за чего на высоком лбу стало тесно от глубоких морщин.

– Искусственно созданная жизнь, наделенная разумом? То, что не смог сотворить ни один маг в истории, но оказалось под силу алхимику?

– Именно.

– Весьма любопытно, что вас это интересует.

– Отчего же?

– Оттого, что это неинтересно даже моим ведущим профессорам, деканам, а вам, тан верховный дознаватель, это интересно.

– Мы с таном л’Файенфасом уверены, что столкнулись с подобным существом. Сегодня утром мы обсудили это, и в обоих случаях чудовище пыталось нас убить.

– Нет-нет-нет! – резко затряс всклокоченной головой он. – Не чудовище, нет! Искусственно созданное разумное существо! Вы читали главу о гомункулах из этой книги? Вас ничего не смутило?

– Помимо некоторой сомнительности самой идеи, нет.

Светило алхимии раздраженно поморщился:

– И чего я спрашиваю! Что профан может понимать в тонкостях терминологии! Я говорю о «семени разума» и «семени плоти»! Единственное, в чем западные алхимики почти не ошиблись в вопросе сотворения гомункула.

– Кровь? – предположил я, сопоставив все варианты и отметая тот, что подразумевал мужское семя.

– Именно! «Семя разума» наделяет гомункула подобием разума того, у кого взята кровь, «семя плоти» формирует внешний вид. Опять же лишь подобие. Изначально гомункул имеет крошечные размеры, но в зависимости от того, чем и как часто его кормить, можно вырастить его до размеров взрослой особи. Той, что дала «семя плоти». Угадаете с первого раза, чем нужно кормить гомункула?

– Кровью.

– Два из двух, тан л’Мориа.

– Но постойте! Я читал рецептуру, если это можно так назвать. Литры воды, килограммы углерода, и все это помещается в размер крошечной первоначальной фигурки?

– У вас внимательный и пытливый ум, как и у Бриллианта. Это похвально. Видите ли, западные алхимики изначально рассматривали гомункула как теорию, как маленького человечка внутри стеклянной емкости, а вот восточные алхимики-мистики всегда видели в этом аспекте науки возможность воссоздания и воскрешения жизни как она есть. Рецепт из этой книги описывает создание взрослой копии человека или любого другого существа, наделенного разумом. Допустим, человек умер, но остался образец его крови, приходит алхимик и создает для скорбящей родни копию умершего.

– Это возможно на практике?

– Трудно сказать однозначно. Самые новые документы, в которых занесены свидетельства об удачном опыте в этой области, датируются двенадцатым веком до нашего времени. Попробуйте проверить правдивость сказанного! Но одно объединяет их все: во всех сказано, что гомункул не просуществовал долго. Процесс распада этого существа занимал от нескольких часов до нескольких дней, но всегда это существо погибало, исчерпав некий жизненный ресурс. Я думаю, это произошло из-за изначальной ошибки. Вырастив гомункула с нуля, можно создать длительное подобие жизни, но оживляя его в образе взрослого, получаешь ущербную поделку.

– Попытки вырастить большого гомункула мгновенно?

– Верно! Ошибочны! Искусственная жизнь – это тоже жизнь, но что есть жизнь, тан л’Мориа?

Я явственно наблюдал, как Мозенхайм, увлекшись, получал все больше и больше удовольствия от нашей беседы, которая касалась его любимой темы – алхимии. Не желая дожидаться моей реакции, он ответил сам.

– Жизнь с точки зрения алхимии есть не что иное, как фокус! Чтобы мясо не портилось, знаете ли! Алхимический процесс, происходящий внутри органического тела беспрерывно, осуществляющий обновление мельчайших частиц! У этого процесса есть определенный завод, как у механических часов на пружинке!

– То есть создавая взрослого гомункула, алхимик запускает процесс ускоренного разложения его тела?

– Катастрофически ускоренный! – улыбнулся старик. – Вот почему я, когда был моложе и еще интересовался живой алхимией, создал теорию о возможном удачном исходе совмещения нашего примитивного метода и более совершенного восточного.

– Выращивать гомункула с младенчества и до полной зрелости… в реальном времени?

– Время не может быть реальным, оно есть субъективное понятие, придуманное разумным существом для облегчения своей жизни. Люпсы и собаки вообще времени не чувствуют, но сейчас это неважно! К тому же младенчество и зрелость – это не только состояния плоти, но и состояния разума. Разум гомункула не может изменяться со временем, ибо он есть слепок чужого разума и неважно, в какого вида тело он помещен, следовательно, эти понятия к гомункулу неприменимы. Должен заметить вам, что, хотя мы с вами об этом и говорим, лично я ни разу в жизни даже не пытался создать гомункула. Ни западным, ни восточным путем. Если хотите, я напугаю наших архивариусов, чтобы они начали шерстить библиотечные полки, и сам лично соберу для вас, скажем так, экстракт информации?

– Вы сделаете это? С вашим плотным графиком? – Я посмотрел на работающий перегонный куб, в котором постоянно циркулировали какие-то жидкие вещества.

– Вы сказали, что это поможет найти тех, кто навредил Бриллианту. А еще я опережаю график работы с заказом хинопсов на полторы седмицы.

– Это будет весьма полезно для меня. И, если возможно, сосредоточьте свое внимание на том, как можно уничтожить гомункула, а не как можно его создать.

– Сделаю все от меня зависящее. Но заранее могу вам сказать, что для уничтожения гомункула не нужно никаких особых средств. Надо всего лишь приложить больше усилий.

– Гомункулы смертны, но более живучи?

– Да, если брать за аксиому предмет их существования.

Я помолчал с минуту, усваивая полученную информацию.

– Что ж, благодарю вас, мэтр. Себастина, как ты себя чувствуешь?

– Мои раны полностью зажили четыре минуты назад, хозяин.

– Тогда попрощайся с мэтром и идем, у нас немало важных дел на сегодня.

Уходя, я видел, как рассеянное светило имперской алхимии ищет на своих столах гоглы. Мозенхайм постоянно забывал, где оставил эти защитные окуляры, и часто, не найдя их, принимался за работу, чем и портил зрение все сильнее. В этот раз гоглы были у него на лбу, но алхимик так привык к обтягивающему голову ремешку, что не замечал их совершенно. Я не знаю, почему заметил это, важно ли это, но момент перед уходом запал в память. Я подумал с сожалением, что не успел узнать, какого черта в приемной ректора делает л’Ча, а когда вышел в приемную, самого л’Ча уже не было. Пообещав себе разобраться позже, я направился в Башню.

Пресс-конференция, извещение о которой было прислано мне буквально среди ночи, оказалась делом обязательным.

Как только стало известно, что безупречный тан вырвал малдизского террориста из лап бдительного и великого меня, враги дома л’Калипса подняли головы и вцепились в возможность пошатнуть репутацию Аррена всеми зубами. Конечно, ко мне их отношение не изменилось, но высокородные дерьмоеды возомнили, что могут использовать меня как рычаг. Предводителем этой шайки стервятников как-то само собой стал л’Зорназа. В силу своей родовитости и высокого поста, он и его окружение мечтали сместить л’Калипса с пьедестала первейшего слуги Императора и занять его место.