– Судя по цвету лица, температуре тела и размеру пятна слюны на лацкане пиджака, он умер примерно полчаса назад. Хотя последний параметр может оказаться не слишком точным, он мог пустить слюну и во сне.

Я заглянул в рот покойному, осмотрел его брюки, затем шею, проверил волосяной покров головы.

– Следов отравления не замечено, цвет ротовой полости бледный, но естественный, ослабления сфинктера не произошло, опять же он мертв недавно, никаких телесных повреждений на шее или голове. Предварительный осмотр показывает естественную смерть от старости либо смерть от разрыва истончившейся стенки артерии в голове. У него была аневризма, он мог умереть в любой момент.

– Знаешь, смотреть на тебя со стороны, когда ты это делаешь, довольно жутко, – поделился Инч.

– А Аноис нравится. – Я накрыл лицо мага пледом. – Возьми, я стрелял три раза.

Инч непонимающе посмотрел на протянутый револьвер.

– Некогда объяснять! Просто будь готов защитить себя! Себастина, быстрее!

По пути наружу я поймал Инреш и приказал ей немедленно отправить кого-нибудь к ближайшему посту констеблей и сообщить им адрес, продиктованный мной.

У входа остановился дорогой экипаж, из которого высаживались шумные таны в масках. На дверцах блестел герб Орст-Малдской торговой компании. Я заскочил в опустевший салон, задев плечом одного из бывших пассажиров, и втянул за собой Себастину, а когда один из них возмутился, сунул ему в позолоченную лисью морду свою инсигнию.

– В Тромбпайк! – приказал я извозчику. – И заклинаю тебя именем Императора, быстрее!

Мы пролетели через Велинктон, разрывая расползающийся по Старкрару зимний туман. Заводские кварталы и огромные промышленные комплексы остались позади угловатыми темными силуэтами. Мы пересекли одну из веток железной дороги, отходящую от основного пути и ведущую к Острову хинопсов. К счастью, я прочитал, а значит, запомнил адрес дома, в котором безупречный тан разместил Зинкара, но как бы ни гнал извозчик лошадей, наше опоздание уже вопрос решенный.

Еще на подъезде я ощутил отголоски бури, ожидавшей меня, но трепыхаться было поздно, у меня не хватало времени, чтобы провести ритуалы отрешения. Выходя из салона, я окунулся в океан чужой боли, страха, страданий. Словно каменной дубиной, шквал этих ужасных чувств огрел по темени, и я пошатнулся. Говорят, у каждого Голоса есть обратная сторона, так называемая Хрипота. Некоторые таны, способные принимать опасные обличия, испытывают боль во время процесса и тому подобное. Хрипота моего Голоса состоит в том, что если бы я не контролировал его, то любая чужая эмоция проникала бы в мою голову как болезнь, что привело бы к скорому сумасшествию. Поэтому я лишь изучаю чужие эмоции и никогда не впитываю их, ибо тогда становится невозможным абстрагирование. Но совершенно иначе все происходит на поле боя, когда тысячи живых существ корчатся в смертной агонии. Боль не эмоция, но чувство, имеющее сильнейший эмоциональный окрас, и даже если я цел, чужая боль становится моей… И вот сейчас мне было очень больно.

Дом принадлежал семье л’Калипса, и по разным данным у них по всей столице имелось от двенадцати до шестнадцати жилых зданий, не считая, собственно, семейной резиденции. Все здания находились в респектабельных районах с низким уровнем преступности. Л’Калипса могли себе это позволить с их несметным богатством и социальным статусом. Обычно дома пустовали, но если к л’Калипса приезжали дальние родичи или важные гости, им всегда было где с комфортом разместиться. Дом в Тромбпайке имел три этажа, белые колонны и выкрашенные в мягкий салатный цвет стены. Его окружал опрятный белый забор и небольшой дворик для прогулок. Железные ворота валялись на проезжей части, смятые, словно на них потоптался боевой слон. Забор и сам дом были испещрены выбоинами и оплавленными пятнами, в некоторых окнах горел свет. Тихо.

– Нам бы штурмовой отряд ош-зан-кай сюда, – подумал я вслух. На миг идея отдать Инчу револьвер показалась мне опрометчивой, но стыд быстро развеял все сомнения, и я обнажил клинок.

– Я пойду впереди, хозяин.

– Ты пойдешь рядом. Хватит самопожертвований на сегодня, эта тварь чуть не сломала тебя.

– Простите, хозяин.

– Прекрати и просто иди рядом.

Первого мертвеца мы обнаружили слева от пустого дверного проема. Ему вскрыли грудную клетку, как видно, ударом кузнечного молота и оставили тело буквально на пороге. Стараясь как можно сильнее притушить Голос, чтобы не потерять сознание, я вошел в дом по куче щепок, бывшей прежде дверьми. Теперь запах крови и внутренностей царапал горло, а остаточные чувства терзали душу. Эмоции, как дым, держались некоторое время после угасания источника. Первый этаж превращен в поле боя, разрушенные оплавленные стены, уничтоженная мебель. Как в доме Инчиваля, только страшнее во много раз. Одиннадцать мертвых магов-боевиков разной степени разобранности насчитал я, шагая по коридорам, заглядывая в комнаты.

– Теперь наверх, Себастина. Только медленно.

Со всей осторожностью мы поднялись на второй этаж, такой же разрушенный, как и первый, только мертвецов меньше. Проходя мимо распахнутых дверей домовой библиотеки, я заметил чьи-то ноги в луже крови, еще один мертвец вмят в стену, будто его вбили туда стенобитным орудием. Третий и четвертый валялись в ванной комнате, похоже, они попытались использовать небольшую комнату с голубым кафелем как прикрытую огневую позицию для обороны. Разумное решение. Правда, оно им не помогло, магов растерзали, а на стенах и полу не осталось ни одной целой плитки, все в крови и пахло содержимым кишечника. Чем бы ни являлся этот монстр, даже после попадания патрона с черной ртутью он справился с небольшой ротой боевых магов.

– Что чувствуешь, Себастина?

– Голод, хозяин.

– Потерпи, дома поешь.

Обойдя весь этаж, мы остановились перед проходом в покои, отведенные непосредственно для заключенного. Как я узнал о том, что в комнате жил Зинкара? В последние дни мои люди ходили вокруг этого дома, устраивая слежку, высматривали свет и тени за занавесями. Опять же шесть трупов, осуществлявших оборону, явственно демонстрировали, что это был последний рубеж. Л’Калипса, как и любой настоящий тэнкрис, умел обучать и даже дрессировать свое окружение, создавая верных, как боевые псы, сотрудников, вдохновленных его природной харизмой. Как верные псы они и полегли, исполняя приказ своего предводителя до последнего вздоха. В конце концов, из комнаты, которую они защищали, тянуло мерзким приторно-сладким запахом кальянного табака. Ненавижу курение и курящих, мерзкая привычка.

Комната большая и хорошо обставлена. Резко выделяется гора подушек и пуфов, которые натаскали слуги в угоду гостю. Да, в моей юрисдикции с врагами империи так не миндальничают.

– Хозяин, этот безногий еще дышит.

Я быстро вернулся в коридор, один из шести магов, защищавших заключенного, еще дышал. Я принял его за труп сначала из-за отрезанных ниже колен ног. Похоже, бедолага остался в сознании достаточно долго, чтобы попытаться перевязать себя. Бел, как бумага, и покрыт липким холодным потом, но слабый пульс прощупывался. Я положил руку ему на голову, пытаясь с помощью вливания положительных эмоций хоть как-то привести его в чувства. Мозг человека вырабатывает вещества, заставляющие испытывать эмоции, радость, например. Эти вещества помогают справиться с болью и дают дополнительный заряд энергии, подстегивают сердечный ритм. К сожалению, эмоции, которые создаю я, не имеют ничего общего с физиологией, тонизирующие вещества не вырабатываются, боль не утихает, но фальшивая радость все равно подстегивает сердечный ритм и заставляет бегать по телу кровь.