– Не надо! – сердится она. – Не хочу! Оставь меня в покое! Отпусти!

– Энни, перестань. Не глупи. Мы с тобой всегда так делали. Дай-ка я быстренько посмотрю.

– Нет! – кричит она и начинает рыдать. – Не хочу, чтоб ты это видела!

Я отпускаю ее, но она не уходит. Стоит, закрыв лицо руками, и слезы так и текут у нее сквозь пальцы.

Тот ужас снова меня охватывает. Я даже говорить толком не могу. Взяв себя в руки, я присаживаюсь на корточки, и наши лица оказываются на одном уровне. Я ласково убираю ее мокрые пальчики, заглядываю ей в глаза и прошу:

– Покажи мне сама.

И она, заливаясь слезами, закатывает рукав. На внутренней части ее руки чуть повыше запястья я отчетливо вижу проклятую отметину. Это плоское темное пятнышко не больше хлебной крошки.

Но и этого достаточно, чтобы обвинить ее во всех грехах, если, конечно, магистрат вздумает ее осматривать.

– Это ведь он приходил, да? – спрашивает она, поворачивая ко мне мокрое от слез лицо.

Я улыбаюсь и заставляю себя спокойно, даже чересчур спокойно сказать:

– Ах, это? Нет, это не его след. Это ерунда, обыкновенная родинка. Я там, на ферме, видела такие и у телят, и у щенят, и у поросят.

Энни, обеими руками утирая слезы и хлюпая носом, спрашивает:

– Правда, видела?

– Конечно, правда. – Я обнимаю ее, и она вытирает нос подолом моей кофты.

– Какая я глупая! Решила, что это он приходил. – Она уже смеется, хотя глаза у нее все еще полны слез и страха. Однако в них светится и огонек надежды.

Не стану я смотреть, как на нее устроят загонную охоту! Не хочу видеть, как новый магистрат потащит ее в тюрьму. Тьма сомкнулась над нами, за ней и неба не видно, так что выбора у меня нет. Остается только один выход.

– Давай сходим к реке, – говорю я. – Попробуем лунную рыбку поймать.

Энни неуверенно смотрит в ночную тьму.

– Там же ничего не видно.

– Так они же только в темноте и выплывают. Это же лунные рыбки.

– Ну, пойдем.

– Тогда попрощайся с мамой.

Энни подходит к матери, обнимает ее. Мама ласково гладит ее по волосам – словно знает. Я молча целую ее в мягкую ввалившуюся щеку.

– До свиданья, мамочка, – говорит Энни.

Мать смотрит на меня полными слез глазами и не говорит ни слова.

* * *

Река сегодня кажется особенно темной и глубокой. Течение медленное. Я беру Энни за руку, и мы заходим в воду.

– Холодно, – говорит она. – Мне здесь не нравится!

– Пройдем еще чуть-чуть.

Вода и впрямь ледяная. Она мне уже выше колен, а Энни по грудь. Энни ойкает, жмется ко мне и спрашивает:

– А где же лунные рыбки?

– Под водой.

– И мы под воду пойдем?

Я заставляю себя улыбнуться:

– Ну да.

– Я не хочу. Мне там не понравится.

– Ну что ты, там хорошо, тебе обязательно понравится. И потом, мы же вместе там будем.

Она начинает плакать:

– Я домой хочу!

Потом, царапая мне ноги, пытается на меня взобраться. Я приподнимаю ее, сажаю на бедро и бреду дальше, чувствуя, как водоросли обвиваются вокруг моих ног. Здесь уже довольно глубоко, мне по подбородок.

– Я боюсь! – шепчет Энни. – Мне здесь не нравится! Я домой хочу!

– Сейчас, сейчас. – Я пытаюсь заставить свои зубы не стучать. – Сейчас мы лунных рыбок увидим.

А Энни уже рыдает в голос и вся трясется:

– Я не хочу!

– Ну, ты же храбрая девочка, – уговариваю я ее, – еще немножко, и ты сама увидишь, как там, под водой, красиво. Там будет много-много сверкающих лунных рыбок. – Вода уже заплескивается мне в рот, и я отплевываюсь. – Теперь уже скоро.

Еще два шага, и дно уходит у меня из-под ног. Я бью ногами, но под ними пустота. Пронзительный крик Энни, превращаясь в пузырьки, поднимается кверху, и вода смыкается над нами.

Во рту кисловатый вкус холодной воды. Глаза щиплет, грудь жжет. Я крепко прижимаю к себе вырывающуюся Энни. Открыв глаза, я вижу сквозь мутную воду ее бледное лицо, карие глаза, плавающие вокруг головы длинные пряди волос и деревянную подвеску-лисенка.

Прости меня, Энни, говорю я, но здесь моих слов не слышно. Я просто хочу уберечь тебя от страшной опасности.

Я смотрю на нее, пока нас обеих не поглощает тьма.

Он следил за ними, прячась за деревьями. Думал, что, может быть, она своим колдовским чутьем почувствовала, как сильно он хочет ее увидеть, поняла, сколь сильны его сожаления, а потому придет сюда сейчас, когда так нужна ему.

Он не сразу понял, что она задумала, и чуть не опоздал. Когда он с разбегу, в одежде и в сапогах, кинулся в воду, у него сразу перехватило дыхание от холода. Задыхаясь, кашляя и отплевываясь, он вынырнул, чувствуя себя недостойным спасителем, и снова нырнул.

Сперва он подхватил ее сестренку, понимая, что этого захотела бы и сама Сара. Энни была такая маленькая, легкая – крошечная темная тень под толщей воды. И уже совершенно неподвижная. Дэниел выбросил ее на берег и, шатаясь, снова вернулся в реку. За Сарой.

Господи, не дай ей умереть! Пожалуйста, не дай ей умереть!

Он успел ухватить ее за платье, выволок на берег, оттащил подальше от воды и рухнул без сил на мокрую землю. Девочка уже очнулась и стояла на четвереньках, хватая ртом воздух. Из глаз у нее лились слезы. Сара начала кашлять почти сразу, как только он ее тряхнул и положил на землю. Он подполз к ней, прижал ее голову к груди, баюкая ее как ребенка. Потом убрал у нее с лица мокрые волосы и стал ждать, когда она откроет глаза и он увидит в них бурю.

– Прости меня, прости, мне ужасно жаль, – шептал он. – Ох, как мне жаль…

Я знаю, что не умерла. Просто мне очень холодно и больно. Очень больно в груди, и я промерзла до костей.

– Энни… – пытаюсь я крикнуть, но изо рта вылетает только какое-то карканье.

Она подползает ко мне, я сажусь, и она забирается ко мне на колени, а я крепко обхватываю ее руками. Нас обеих бьет сильная дрожь.

– Не хочу я ловить эту лунную рыбку! – говорит она.

– Ну и не будем ее ловить.

– Прости меня, мне ужасно жаль… – доносится до меня голос Дэниэла. – Ох, как мне жаль! Я ведь теперь знаю, что это дело рук Гэбриела.

Я киваю. Хорошо, что он теперь это знает, только и это нам уже не поможет. А на воду я даже смотреть не могу. Не могу даже лицом к ней повернуться. Ведь он нас не спас. Он отнял у нас последний шанс на спасение.