с прядью моих волос, и я вздрогнула, когда он прижал палец к моему позвоночнику, проводя им прямо по всей длине спины. Мурашки побежали по моей коже, и я презирала себя за физическую реакцию на его прикосновения. Самая дикая часть меня не могла не воспылать страстью к Сэйнту Мемфису. Он был самым ужасным злом. И она хотела совершить его изо всех сил. Не то чтобы я когда-нибудь, черт возьми, позволю ей.

Мой взгляд упал на нижнее белье в дальнем конце длинного шкафа, и я нахмурилась.

Я шагнула к нему с отвисшей челюстью. Полки были заполнены самым роскошным нижним бельем, которое я когда-либо видела. Все это было нежным, сексуальным, разных оттенков.

— Это уже слишком. — Я развернулась с яростью в сердце. — У меня есть моя собственная одежда. Я надену вашу дурацкую форму, если хотите, но это барахло. — Я указала на невероятное множество вещей. Конечно, если бы мне подарили их при любых других обстоятельствах, я была бы в восторге. Но я не собиралась позволять этому мудаку одевать меня.

Глаза Сэйнта стали непроницаемыми, и я внезапно остро осознала, что нахожусь здесь с ним наедине. Он шагнул ко мне, и я прижалась спиной к стене, пытаясь увеличить расстояние между нами, насколько это было возможно. Но он продолжал приближаться.

— Я решаю, что слишком, а что нет, — прорычал он, и его голос вонзил осколки льда прямо в мою душу. — Ты будешь самой нарядной куклой Барби в мире. Моей куклой.

Комок встал у меня в горле, и на мгновение я задумалась, что же случилось с этим парнем, что сделало его таким. Потребность контролировать все и вся вокруг себя. Деньги, которые он, должно быть, потратил, чтобы купить мне все это, были абсурдны. И почему он чувствовал необходимость это делать, было настолько за пределами моего понимания, как будто мы были разными биологическими видами.

— Почему? — Выпалила я, уверенная, что он никогда не ответит, но я не могла побороть свое любопытство. — Я не понимаю.

Его брови чуть-чуть приподнялись, и он медленно вздохнул.

— Мне все нравится определенным образом…

— Но почему? — Я наклонилась над ним, и его глаза опасно сверкнули, но в них также было какое-то темное желание, которое заставило мои бедра сжаться вместе.

— Просто я такой, какой есть, — просто сказал он.

— Лжец. — Я подставила ему щеку, уставившись на ряд рубашек справа от меня, которые были подобраны от белого до цвета слоновой кости и всех оттенков серого, вплоть до черного. Похоже, у него был настоящий фетиш на цвет.

Его тень окружила меня, и он схватил меня за подбородок, поворачивая обратно, чтобы я посмотрела на него. Его пальцы были твердыми, но не причиняли боли, а взгляд был полон чего-то очень похожего на человеческий.

— Контроль — это сила. Без этого в чем смысл жизни? — Казалось, он хотел услышать искренний ответ на этот вопрос, и я нахмурила брови, пытаясь сосредоточиться. От его свежего яблочного запаха и ледяных прикосновений мои мысли расплывались, с этим было трудно справиться. Но я справилась.

— Наслаждение? Сострадание? Друзья? Семья? Любовь?

Он цокнул языком, слегка закатив глаза в мою сторону.

— Большинство людей в этом мире воткнут тебе нож в спину и переступят через твой труп, чтобы забрать все, что у тебя есть. Большинство твоих так называемых друзей сделали бы это не задумываясь. Твоя семья тоже. В жизни есть ничтожное количество людей, на которых ты действительно можешь положиться, твоя задача — быстро выяснить, кто они, а затем научиться быть самой могущественной среди них, чтобы держать их в узде.

Я посмотрела на него с жалостью, потому что, если он действительно думал, что жизнь состоит из этого, мы никогда не поймем друг друга. И он никогда не будет счастлив. Не то чтобы меня это сильно беспокоило. По крайней мере, ублюдок был несчастен, хотя, вероятно, даже не осознавал этого.

Он отпустил мой подбородок, проводя рукой по своим коротким волосам, сохраняя полное самообладание. Я задавалась вопросом, позволял ли он когда-нибудь своим запретам ослабевать. Я не могла представить, как это могло бы выглядеть. Он был таким же жестким, как железный дровосек, и таким же бессердечным.

Он направился обратно в свою комнату, а я повернулась к нижнему белью, взяв маленькие черные стринги. Конечно, они были горячи. Я имею в виду, я не особо жаловалась на качество этого дерьма. Мне нравилось носить подобные вещи. Но я носила их не потому, что мне кто-то сказал, а чтобы чувствовать себя хорошо. Он ожидал, что я выйду в этом на гребаный подиум? Потому что не было ни малейшего шанса, что это произойдет.

— Выходи, — позвал он, и я выругала его себе под нос, когда вышла из гардеробной и обнаружила, что он стоит, облокотившись на перила балкона.

Я подошла к нему, мой взгляд упал на Киана и Блейка на диване внизу. Они, казалось, даже отдаленно не интересовались этой стороной дела. Киану нравился азарт, когда он говорил мне, что делать, и когда я сопротивлялась, прежде чем сделать это, но ему не нравилось контролировать меня вплоть до цвета моего долбаного нижнего белья. Нет, эта особая странность была просто в стиле Сэйнта. А Блейк? Ну, я не думаю, что его волновало, что они делали со мной, пока это причиняло мне боль. Он хотел, чтобы я истекала кровью, и я подумала, что, если мне когда-нибудь станет слишком комфортно в этом месте, он вскоре позаботится о том, чтобы это длилось недолго.

Рука Сэйнта опустилась на основание моего позвоночника, и я изо всех сил старалась дышать ровно, когда он придвинулся ближе.

— Ты будешь приходить сюда каждый день после занятий. Если у тебя есть задания, ты можешь сделать их за моим столом здесь, наверху.

Я покачала головой, поворачиваясь к нему достаточно резко, чтобы сбросить его руку со своей спины.

— Как я собираюсь сосредоточиться на заданиях, когда три адских пса дышат мне в затылок? Мне нужно немного времени, чтобы побыть в библиотеке. Немного пространства.

Его губы сжались.

— Если ты докажешь свое послушание, то сможешь заслужить подобные привилегии. Но пока ты возвращаешься сюда, как только заканчиватся занятия, и остаешься здесь, если кто-нибудь из нас не скажет иначе.

Я стиснула зубы, этот звук резал мне уши.

— Перестань скрипеть зубами, — резко проинструктировал Сэйнт, и мои руки крепче вцепились в перила.

— Если я перестану их перемалывать, посыплется куча оскорблений, Сэйнт, ты бы это предпочел?

— Что я говорил о том, чтобы